«Вся Россия — наш сад»
«Вишневый сад» — одна из наиболее многозначных пьес Чехова. Здесь стоит подзаголовок «комедия», но во время представления зрители почти не смеются. И рецензенты после первой постановки «Вишневого сада» в Московском Художественном театре отмечали, что в пьесе поставлен «памятник над могилой симпатичных белоручек, орхидей, отцветших за чужим гробом…
Вялое покорство и кроткость их наполняют сердце ужасом и жалостью». А будущий нарком просвещения в первом советском правительстве А. В. Луначарский утверждал, что чеховские
Настоящая «циркуляция дела» совсем не в людских помыслах и желаниях, она вертится помимо их…» «Симпатичные белоручки» и «отцветшие орхидеи» — это, конечно же, владелица сада разорившаяся помещица Раневская и ее столь же легкомысленный брат Гаев, проевший свое состояние, по образному чеховскому выражению, на леденцах. Они действительно бессильны
Но все-таки, как отмечал один из критиков, «Вишневый сад» «символизирует собою не одни только отрицательные моменты прошлого». С какими же образами связан положительный идеал пьесы? Пожалуй, наибольшие симпатии у нас вызывают «вечный студент» Петя Трофимов и любящая его дочь Раневской Аня.
Они иногда подвергались критике как не самые выразительные персонажи пьесы. Но надо принимать во внимание и цензурные условия. Чехов прямо писал О. Л. Книппер-Чеховой 19 октября 1903 г.: «Ведь Трофимов то и дело в ссылке, его то и дело выгоняют из университета, а как ты изобразишь сии штуки». Но речь Трофимова: «Вся Россия наш сад. Земля велика и прекрасна, есть на ней много чудесных мест…
Мы отстали, по крайней мере, лет на двести, у нас нет еще ровно ничего, нет определенного отношения к прошлому, мы только философствуем, жалуемся на тоску или пьем водку». Эти слова, сказанные в начале XX века, вполне применимы и к русской интеллигенции конца нашего столетия. Трофимов, однако, не теряет оптимизма. Он убежден, что «чтобы начать жить в настоящем, надо сначала искупить наше прошлое, покончить с ним, а искупить его можно только страданием, только необычайным, непрерывным трудом». Трофимов убежден: «Человечество идет вперед, совершенствуя свои силы.
Все, что недосягаемо для него теперь, когда-нибудь станет близким, понятным, только вот надо работать, помогать всеми силами тем, кто ищет истину. У нас, в России, работают пока очень немногие. Громадное большинство той интеллигенции, какую я знаю, ничего не ищет, ничего не делает и к труду пока не способно. Называют себя интеллигенцией, а прислуге говорят «ты», с мужиками обращаются, как с животными, учатся плохо, серьезно ничего не читают, ровно ничего не делают, о науках только говорят, в искусстве понимают мало. Все серьезны, у всех строгие лица, все говорят только о важном, философствуют, а между тем у всех на глазах рабочие едят отвратительно, спят без подушек, по тридцати, по сорока в одной комнате, везде клопы, смрад, сырость, нравственная нечистота…
И, очевидно, все хорошие разговоры у нас для того только, чтобы отвести глаза себе и другим». Выход чеховский герой видит в том, чтобы своим примером указать другим путь к иной, лучшей жизни. Он говорит нуворишу Лопахину: «Дай мне хоть двести тысяч, не возьму. Я свободный человек.
И все, что так высоко и дорого цените вы все, богатые и нищие, не имеет надо мной ни малейшей власти, вот как пух, который носится по воздуху. Я могу обходиться без вас, я могу проходить мимо вас, я силен и горд. Человечество идет к высшей правде, к высшему счастью, какое только возможно на земле, и я в первых рядах!» Петя Трофимов свято верит, что либо сам дойдет до будущей светлой цели, либо укажет «другим путь, как дойти».
Он надеется, что удастся проложить путь в лучшее будущее. Здесь устами Трофимова говорит сам драматург. Чехов полагал, что интеллигенция должна быть свободна от материальной зависимости от власть имущих и что ей следует вести народ к лучшему будущему. С этим он связывал надежды на оздоровление русского общества.
Преданный в последней чеховской пьесе все равно символизировал юность, поэзию, родину, возвышающуюся над страстями человеческими. Интересно, что в своем ялтинском саду Чехов среди прочих деревьев посадил и вишни. И с гордостью рассказывал другому русскому писателю А. И. Куприну: «Ведь здесь до меня был пустырь.
А я вот пришел и сделал из этой дичи культурное, красивое место… Знаете ли, через триста-четыреста лет вся земля обратится в цветущий сад. И жизнь тогда будет необыкновенно легка и удобна».
Вот о такой жизни и мечтают Трофимов и Аня. И наиболее верный путь к ней — свершить хоть одно доброе дело, и для начала посадить хоть одно дерево в новом саду, который должен вырасти на месте вырубаемого дельцом Лопахиным вишневого сада.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)