У входа в чащу
Вспоминается мне, как некоторое время назад вручали орден замечательному артисту Зиновию Гердту. Высокопоставленный чиновник, вручив награду, раскрыл заранее заготовленную папку-адрес и сказал: «А теперь, Зиновий Ефимович, я прочитаю вам стихотворение Пастернака». И, запинаясь, начал читать с листа.
Гердт остановил его: «Нет, давайте лучше Я вам почитаю Пастернака». И зазвучал незабываемый голос актера: «Быть знаменитым некрасиво, не это подымает ввысь…»
Среди всего прочего пришедшего тогда в голову я подумала еще и
Не понимая текста, неопытный читатель рискует разрушить его.
Изредка после уроков кто-нибудь из учеников подходит и виноватым шепотом говорит: «Можно, я задам один вопрос? Вы только не обижайтесь. А у Пушкина плохие стихи были?» Вместо Пушкина может прозвучать фамилия Лермонтова, Пастернака, Бродского. Что ответить?
Да, были. Неудачи бывают у каждого. И неудачи
И если учитель сумеет научить ученика чувствовать это настоящее — честь ему и хвала. Сами ученики сформулировали нашу общую задачу так: «Мы хотим превратиться из неопытных читателей в опытных. Для этого научиться понимать текст, чувствовать его, разбирать».
Или совсем просто: чувствовать вкус к хорошей литературе. Иногда, в минуты сомнений и тягостных раздумий, боюсь, что это невозможно вообще. Как привить человеку вкус, если у него его нет?
А то чувствуешь себя в двусмысленной ситуации мистера Хиггинса, беседующего с Элизой Дулиттл…
Снова вернуться к этим мыслям меня заставила статья Е. Зотовой «Образцовые неудачи». Полностью согласна с автором: чтение художественной литературы — занятие не из легких. А кто вообще обещал, что будет легко? Сомневаюсь только, что большинство читателей не в состоянии отличить хорошее произведение от посредственного именно потому, что литературоведы, с точки зрения автора, не решают одну из поставленных перед ними задач — не могут аргументированно оценить произведение.
А как, должно быть, упростится преподавание литературы в школе, если учителю будут выданы для каждого произведения ярлычки-оценки: «творческая удача», «творческая неудача», «шедевр», «гениально», «слабо», «неглубоко» и так далее. Каждой сестре по серьгам. Дальше и думать незачем — все уже оценено литературоведами… А вот Т. С. Элиот в одном из своих эссе писал, что если быть культурным человеком — значит не иметь личных симпатий и антипатий и воздерживаться от различения плохого и хорошего, то он предпочитает не быть культурным.
Вопрос учителя: «Почему это произведение можно считать неудачей?» — некорректно сформулирован, поскольку в самом вопросе уже заложена оценка. Не лучше ли предложить проанализировать текст, разобрать его и сделать вывод? Конечно, это гораздо сложнее, но как-то честнее.
Для изменения ситуации автор статьи «Образцовые неудачи» предлагает восстановить грань между Высокой Литературой и Массовой. И в качестве примера сочетания Массовой И Высокой Литературы рассматривает стихи Бориса Пастернака . Создается впечатление, что автор смешивает понятия «массовая литература» и «творческая неудача». Можно соглашаться или не соглашаться с тем, являются ли массовой литературой романы Пелевина и Сорокина, Марининой или Серовой, но относить к массовой литературе Пастернака по меньшей мере странно.
Тогда, прежде чем проводить грань, давайте попытаемся разобраться в том, что такое массовая литература. Иначе получится, что творчество одного и того же писателя можно разложить на разные полочки в районной библиотеке: здесь для массового читателя, здесь для продвинутого. Интересно, куда книги Набокова положить?
А Пушкина и туда и туда можно поставить…
Давайте задумаемся, что же такое массовая литература и можно ли поставить знак равенства между ней и неудачными произведениями хорошего поэта. Если ответ неочевиден, раскроем 22-й номер «Нового литературного обозрения» за 1996 год, полностью посвященный «другим» литературам. «Другие» литературы — инокультурные, включающие те пласты, которые игнорируют историки литературы и «которые были важнейшими для достаточно многочисленных читательских кругов «. Пограничным литературным явлением деликатно названы лубочная словесность, современный фольклор, фельетон, массовая литература и так далее. Номер включает статьи о развлекательном романе, детективе, романе-боевике, любовном романе, порнографическом романе, «другой» поэзии, анекдотах и даже о текстах девичьих альбомов. Действительно, хоть бы скорее литературоведы договорились о том, что же такое массовая литература.
Но когда в товарищах согласья нет… Итак, какие же признаки массовой литературы можно сформулировать? Вот разные, порой взаимоисключающие друг друга, положения, извлеченные из филологических статей:
Массовая литература — литература для всех; массовая литература — литература для масс, следствием чего является упрощенность конструкции, стереотипность приемов и сюжетных ходов, шаблонность героев, обстоятельств места и действия и так далее; в центре — проблема репрезентации человеческих взаимоотношений, которые моделируются в виде готовых игровых, ролевых, ситуационных правил и ходов; принципиальная позитивность отношения массовой литературы к миру; массовая литература строится вокруг действия, а не рефлексии; массовая литература, которую читают все, противопоставлена «изящной» литературе, которую изучают настоящие филологи; у массовой литературы особый читатель ; для анализа текстов массовой литературы необходим инструментарий не только литературоведения, но и психологии, психиатрии, социологии, культурологии, экономики, истории; массовая литература отражает современные тенденции общественного сознания; для массовой литературы характерна обнаженность приема.
И еще, по-моему, следует добавить важный вопрос о том, как сделано произведение, в чем особенности его стиля и языка автора. Так что больше вопросов, чем ответов.
Е. Зотова элементами массовой литературы в стихах Пастернака называет «стремление к естественности разговорной речи», «простоту и понятность», «увлеченность формальной задачей», «недостаточную степень эмоционального освоения темы». Далее следует вывод: стихотворение «Хмель» — явная неудача. Так ли это?
Давайте попробуем разобраться.
Под ракитой, обвитой плющом, От ненастья мы ищем защиты. Наши плечи покрыты плащом, Вкруг тебя мои руки обвиты.
Я ошибся. Кусты этих чащ Не плющом перевиты, а хмелем. Ну так лучше давай этот плащ В ширину под собою расстелем.
При внимательном чтении стихотворения можно заметить, что настроение отчетливо передается уже на уровне фонетики. Явное преобладание глухих согласных звуков, многократно повторенные почти в каждой строке, действительно передают страстный шепот влюбленного — попробуйте прочитать стихотворение вслух и убедитесь сами. Чередование глухих звуков с сонорными создает впечатление скрытой силы переживания. Образ ракиты, обвитой плющом, возникающий в первой строке, перекликается с образом тесно сплетенных в объятии рук влюбленных.
В первом четверостишии очевидно стремление скрыться, спрятаться от окружающего мира, сосредоточиться только на переживании близости любимого человека. Это ощущение подчеркивается троекратным усилением: герои Ищут защиты от Ненастья, их плечи укутаны плащом ; от посторонних глаз, как от всего мира, они Укрыты ветвями ракиты, в свою очередь Увитых плющом. Ветви — плащ — руки. Можно отметить противопоставление внешнего мира, наполненного ненастьем, и маленького мира в чаще ракит, наполненного любовью.
Кроме того, образы Плюща, Хмеля, обвивающих ветви, отчетливо намекают на атрибутику вакханалий с их экстатическим любовным чувством: тирсы вакханок были увиты именно плющом и хмелем. В поэзии Пастернака 50-х годов образ вакханалий возникал не раз — достаточно вспомнить одноименное стихотворение 1958 года.
Во втором четверостишии границы мира расширяются — или исчезает сам внешний мир, перестает быть важным. Кусты ракит превращаются в сказочные Чащи , в которых возлежат влюбленные. Вертикально организованное пространство распахивается В ширину.
Плащ из покрова превращается в ложе. Скрытое убежище оборачивается началом отсчета новой системы координат. Стихотворение непривычно заключенной в нем силой и непосредственностью переданного чувства и именно этим может смутить читателя.
Стихотворение «Хмель» перекликается со стихотворением «За поворотом» из цикла «Когда разгуляется». Повторяется важный для Пастернака мотив чащи, личного, интимного пространства, вход в которое охраняет лесной страж. Бесконечность внутреннего мира, его глубина и одновременно хрупкость, осознание неизбежности того, что суждено судьбой, и готовность ее принять — эти мотивы очевидны в стихотворении.
Насторожившись, начеку У входа в чащу, Щебечет птичка на суку Легко, маняще.
Она щебечет и поет В преддверьи бора, Как бы оберегая вход В лесные норы.
Под нею — сучья, бурелом, Над нею — тучи, В лесном овраге, за углом — Ключи и кручи.
Нагроможденьем пней, колод Лежит валежник. В воде и холоде болот Цветет подснежник.
А птичка верит, как в зарок, В свои рулады И не пускает на порог Кого не надо.
За поворотом, в глубине Лесного лога, Готово будущее мне Верней залога.
Его уже не втянешь в спор И не заластишь. Оно распахнуто, как бор, Все вглубь, все настежь.
Можно понять это стихотворение так, а можно по Е. Зотовой: «Парочка пережидает под ракитой дождь. Героя внезапно охватывает порыв страсти, и он, забыв про «ненастье», предлагает спутнице незамедлительно его реализовать. Вдумавшись, видишь, что, по сути, это… вообще не лирическое стихотворение, а лишь набросок бытовой сценки».
Кому, как говорил Паратов, нравится арбуз, а кому свиной хрящик… А истина где-то рядом. В таком пересказе даже » Капитанская дочка» — типичное произведение «другой» литературы: милый мальчик, отчаянный романтик, бросается в армию, влюбляется в дочь капитана, а тут война, террористы, непобедимый полевой командир, влюбленных предают, разлучают, и, прежде чем снова взглянуть в глаза друг другу, им придется заглянуть в глаза смерти и т. д. .
Филологи, кажется, уже договорились и, собравшись с силами, бросились изучать массовую литературу. Что делать школьным учителям? Читать или не читать? И если не читать, уважительно ли это по отношению к нашим ученикам? Или честнее взять текст, вместе прочитать его и разобрать?
А Пастернаку уже все равно, как мы оцениваем его поэзию. Это для Нас важно…
Мне очень хотелось бы узнать мнение коллег-преподавателей о том, стоит ли изучать в школе массовую литературу или хотя бы обсуждать с учениками то, что они читают самостоятельно.
От редакции. Постскриптум к этой статье будет не совсем обычный. Прочитав статью Е. Зотовой, учитель московской гимназии № 1514 Р. А. Храмцова предложила своим ученикам-семиклассникам поразмышлять о том, останется ли стихотворение Б. Пастернака «Хмель» в литературе. Вот что написали ребята:
Мне кажется, что это стихотворение останется на века в мире поэзии. В нем что-то скрыто такое, чего с первого взгляда не увидишь. Слово «хмель» имеет несколько значений в этих строках. С одной стороны, хмель длинный. Это растение, которое очень похоже на плющ, оно так же вьется, но из него делают хмельные напитки.
А с другой стороны, хмель — это состояние человека выпившего или очень сильно влюбленного. В предложении «Кусты этих чащ не плющом перевиты, а хмелем» слово «хмель» употребляется сразу в двух значениях. И это не единственная «изюминка» стихотворения.
Плащ может тоже иметь несколько значений. С одной стороны, плащ — это одежда. Но эта одежда может символизировать оболочку, которая скрывает двух влюбленных от ненастья и остального мира.
Это стихотворение, по моему мнению, останется на века. Катя Иванюта
Мне кажется, в стихотворении «Хмель» есть что-то странное. Автор замечательно проводит параллель между руками и вьющимися растениями, создавая очень красивый мысленный образ. Все стихотворение какое-то медленное, вьющееся, спокойное, об этом говорят нам глаголы: «ищем», «покрыты», «перевиты», «расстелем» — все они обозначают замедленное действие. Эту замедленность автор передает при помощи звукописи. Он использует много шипящих, которые передают какое-то шуршание, чувство, что герои в лесу, вокруг тишина, природа молчит, только лирический герой говорит что-то вслух, да и то шепотом.
Об этом говорят слова «в ширину», «плащ», «расстелем», «наши плечи»… Лирический герой в себе не уверен, не уверен в своих словах, мыслях, действиях. Один раз он даже остановился, сказал, что он ошибся.
Затем он точкой в конце предложения пытается нам показать, что озадачен. Он подумал и решил все-таки предложить своей спутнице снять с себя плащ и постелить его на землю и оказаться без всякого укрытия. Крышей им будут только ветви ракиты, увитые плющом, — но разве это крыша?
Возможно, автор в момент написания стихотворения был сильно влюблен. Саша Крошилина
Я считаю, что стихотворение «Хмель» имеет двойной смысл. Во-первых, оно о любви двух людей, а во-вторых, о растениях. Под ракитой, обвитой плющом — о любви двух растений, долгое время растущих вместе, сросшихся, слившихся в единое целое.
Вкруг тебя мои руки обвиты — о двух людях, живущих вместе и любящих друг друга. Их связывает плащ, они не могут остаться без него: вокруг ненастье, темнота, а они капелька, лучик света внутри этого бесконечного пространства. Скорее всего, лирический герой хочет скрыться, а автор прячется, ведь мы можем узнать его по стилю, размеру, манере написания. Он пишет и вдруг резко меняет позицию, начинает говорить о совершенно противоположных вещах. Он хитрит, скрывается от нас.
Растения слились вместе, чтобы победить стихию. От ненастья мы ищем защиты — и люди, и растения ищут защиты. Они как будто нашли друг друга, эти две пары.
Иначе они не смогли бы выжить. Затем положение меняется: они больше не замечают ненастья, они сбросили плащ, любят друг друга, и им все равно, что творится вокруг. И кусты этих чащ не плющом перевиты, а хмелем… Это уже совсем другое настроение.
Стихотворение соединяет два настроения, оно двояко. Это стихотворение о вечном. Оно о любви и привязанности. А ведь этого сейчас так не хватает! Я думаю, это художественное произведение послужит для кого-то поводом задуматься о смысле жизни и о том, как она иногда бывает обманчива.
Видишь одно, вдруг замечаешь другое, третье… Диана Хубларова
(1 votes, average: 5,00 out of 5)