Гражданский подвиг Н. Чернышевского
После крестьянской реформы 1861 года, когда в российских деревнях начались волнения, вызванные грабительским характером реформы, получила хождение прокламация «К барским крестьянам». Ее авторство власти решили приписать Чернышевскому. Однако не так-то просто было расправиться со знаменитым литературным критиком, статьи которого пропускались царской цензурой и широко печатались в «Современнике» и «Отечественных записках». Всем было известно о его революционных симпатиях, о близости с Герценом и другими крупными революционерами,
На виду была лишь его литературная деятельность. С поразительной и дерзновенной ловкостью Чернышевский умел высказываться в своих статьях «между строк». Когда в печатавшихся в «Современнике» статьях о Гарибальди и в комментариях к итальянским событиям он со странным упорством чуть ли не в каждой фразе повторял: «в Италии», «я говорю об Италии», даже самый бестолковый читатель в конце концов начинал понимать, что речь шла о России и о текущих политических событиях.
Тем не менее формально придраться было не
И власти пошли на прямой подлог. Отставной уланский корнет В. К. Костомаров, разжалованный в рядовые за тайное печатание «возмутительных изданий», человек с психическими отклонениями и бездарный поэт-графоман, чтобы избежать наказания, согласился сотрудничать с III отделением. Подделав почерк Чернышевского, Костомаров написал записку, будто бы от Чернышевского, с просьбой изменить одно слово в прокламации. Кроме того, Костомаров сфабриковал еще письмо, в котором якобы содержались неопровержимые доказательства прямого участия Чернышевского в революционной деятельности.
На основании этих фальшивых улик в начале 1864 года Сенат вынес Чернышевскому приговор — четырнадцать лет каторги и вечное поселение в Сибири. Александр II утвердил приговор, сократив срок пребывания на каторге до семи лет, однако фактически Чернышевский провел в заключении более восемнадцати лет. При аресте Чернышевского были конфискованы все его записи, в том числе дневник.
Самые «опасные» заметки были зашифрованы , но в целом дневниковые записи носили довольно беспорядочный характер, к тому же их язык и стиль производили довольно сумбурное впечатление. Когда Чернышевскому, который решительно отверг фальшивку Костомарова, стали предъявлять обвинения уже на основании дневниковых записей, он придумал смелый и интересный ход: он решил выдать дневник за черновик литературного произведения, а все свои рассуждения — за вымысел беллетриста. Более того, существует мнение , что Чернышевский стал писать «Что делать?» лишь для того, чтобы оправдать содержание своего «крамольного» дневника, который он таким образом превращал в черновик романа. Едва ли причина его написания только в этом, однако данная версия проливает свет на загадку романа, явно плохо продуманного и написанного в спешке. Действительно, тон повествования то становится небрежным и развязным, то оно приобретает надуманные, фантастические черты.
В советском литературоведении было принято утверждать, что царская цензура просто-напросто «проглядела» революционный характер произведения и поэтому допустила его к печати. Но есть и иная точка зрения: цензоры прекрасно видели, что все в этом якобы «любовном» романе шито белыми нитками, однако, принимая во внимание полное отсутствие каких-либо художественных достоинств рукописи , они надеялись, что прославленный публицист и революционер скомпрометирует себя в глазах просвещенной общественности столь бездарной поделкой. Но вышло все наоборот! И дело тут не в литературных дарованиях автора, а в том, что он своей книгой сумел задеть за живое не одно поколение молодых людей, которые смеялись над рассуждениями о Прекрасном и самой безупречной форме предпочитали «полезное» содержание. Они презирали «бесполезное» искусство, зато преклонялись перед точными науками и естествознанием, они отшатывались от религии, но с религиозным пылом отстаивали веру в человека, точнее, в «новых людей», то есть в себя самих.
Сын священника и поклонник Фейербаха, Чернышевский, этот мученик за веру в светлое будущее человечества, открыл дорогу тем, кто подменил религию Богочеловека религией Человекобога… Так случилось, что предсмертный бред Чернышевского записал его секретарь. Последние слова писателя удивительным образом перекликаются с фразой, сказанной несколько десятилетий спустя Зигмундом Фрейдом по поводу своей научной деятельности: «В этой книге Бога нет».
Чернышевский на смертном одре упоминал о каком-то сочинении : «Странное дело: в этой книге ни разу не упоминается о Боге».