Дополнительная глава к роману М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени»

*** Случай с Вуличем окончательно убедил меня в тщетности собственного существования. Почему? Зачем? Где смысл жалких дней, которые я переживаю один за другим?

В чем найти мне отраду? Ни любовь, ни дружба мне недоступны. Да я и не верю в их существование.

Тщеславие, праздность, страсть уже давно не греют мою душу. Да и есть ли она у меня, бессмертная и божественная? Однако и покончить со всем этим разом я не могу… Не хватает смелости?

Однако я никогда не считал себя трусом. Да это и не страх. Не знаю, но что-то держит мою руку, когда я подношу

курок к виску, что-то не дает мне совершить этот «самый страшный грех».

Может, я еще на что-то надеюсь? Вряд ли… Это проклятый инстинкт, воля к жизни, которая есть и у самого ничтожного и пустого существа на этой земле, не дает мне убить себя! Что ж, буду более «гуманен» к себе — буду искать завершения всего иным способом. *** Беседа с одним раненым офицером в трактире, куда мы зашли с Максимом Максимычем перекусить, натолкнула меня на интересную мысль.

Я давно чувствовал, что Кавказ надоел мне. Кажется, что и тут я не нашел того, чего искал. Скучно — думается, все видел, все знаю.

Все та же пустота в

душе, все то же желчное томление… Персия! Дорога займет не так уж много времени и, надеюсь, развлечет меня. К тому же — опасность! Пока Россия воюет с Персией, возможно, я смогу принести какую-нибудь пользу отечеству.

Звучит высокопарно и смешно… А главное, я в это сам не верю… Но все же Персия — это занятно. Стоит попробовать… *** Вторую неделю в пути — все же отправился в дорогу, несмотря на протесты командующего и жалобные взгляды старика штабс-офицера, с которым я служил. Дорога отвратительная, впрочем, как и погода, — дожди, грязь, слякоть.

Лошади за день едва проходят то, что в хорошую погоду одолевают за три часа. Приходится делать много остановок — кажется, я теперь знаю все трактиры и постоялые дворы, что «скрашивают» дорогу в Персию. *** На втором дне пути у меня появился спутник — молодой совсем офицеришка Михайлов, тоже направляется в Персию — служить переводчиком. Забавный такой мальчишка… Несколько высокомерен, но иногда интересно поболтать с ним — развеять романтические мечты и сбить спесь.

Удивительно, чем резче я говорю с ним, тем, кажется, более он ко мне привязывается… Все-таки как странна и ничтожна человеческая природа! Кажется, за всю свою жизнь я не встречал еще ни одного достойного человека…

Боюсь, что и не встречу. Одно достоинство у погоды, провожающей меня в Персию, — трудности в пути отвлекают от гнетущих мыслей. *** А все-таки любопытный мальчишка этот Михайлов! В Персии его ожидает невеста, какая-то таинственная Насреди, которую он иногда, забывшись, называет Сашенькой. Очень любопытно, когда и где они успели познакомиться… Вот мне, кажется, и развлечение появилось в пути.

Не считая, конечно, отвратительной дороги… *** Скоро будет месяц, как я добираюсь до Персии. Погода улучшилась, так же, как и картины природы вокруг. Чем больше мы приближаемся к древнему иранскому царству, тем колоритнее пейзажи нас окружают. Постепенно густая зелень сменяется на более низкорослую и суровую растительность, горные пейзажи Кавказа уже давно остались позади. Теперь каждый день я любуюсь равнинными, коричнево-желтыми далями Востока. *** Еще немного — и мы прибудем в Тегеран.

Именно туда едет Михайлов. Я напросился в гости к нему на несколько дней, под предлогом первоначального устройства. На самом деле, мне интересно посмотреть на невесту этого молодчика и на его родных — оказывается, в Тегеране при русском посольстве служит его отец, женатый вторым браком. *** Чем ближе мы к столице Персии, тем неспокойнее обстановка. Присутствие войны или, по крайней мере, отсутствие мира, ощущается на каждом шагу. Вчера, не доезжая какой-то деревни, попали в перестрелку.

Почти в каждом населенном пункте встречаем отрезанные головы, нанизанные на стены домов, враждебные взгляды, неприязненные слова. Думается мне, что персы — очень фанатичный народ. Первостепенную роль в их жизни играет вера.

И во имя нее они готовы на все… Во многом поведение этого народа сродни поведению кавказцев… Зато у этих людей есть смысл жизни. Вера дает смысл…Отчего же я ни во что не верю? *** До Тегерана несколько дней пути. Как ни странно, Персия очаровывает меня все больше и больше.

Восточный колорит, непривычный нашему глазу быт, совершенно другие нравы… И необычная красота женщин, в сочетании в прелестным, но, к сожалению, совершенно незнакомым мне языком. Выручает Михайлов, который лепечет на персидском довольно сносно. *** Рано утром прибыли в Тегеран. Михайлов звал меня отдохнуть с дороги, но я решил сначала доложиться командованию.

Чтобы потом развлечься знакомством с его семейством. Генерал, командующий нашими войсками, принял меня довольно радушно. Его румяное лицо расплылось в широкую улыбку, но глаза почему-то настойчиво не желали взглянуть на меня. Этот старик все стремился узнать, что же привело меня в красивую, но опасную Персию.

Мои патриотические объяснения не удовлетворили генерала Амосова. Как, впрочем, и меня самого. Но, черт побери, не раскрывать же перед ним душу!

Тем более, что я и сам себя не вполне понимаю. Хотя сейчас, кажется, немного лучше разбираюсь в своей черствости и тоске, чем раньше. Иногда мне чертовски не хватает доктора Вернера! Хоть с кем-то поговорить на равных, хоть с кем-то немного облегчить душу… Что-то я стал слишком часто произносить это слово — «душа».

Смешно себя слушать — как старая барышня…Старею, черт побери… *** Если бы я был восторженным юнцом, то признался бы себе, что очарован семейством Михайловых. Положительные со всех сторон люди: чрезвычайно образованный и умный отец, немногословная жена, из немок или голландок. Отец чем-то напоминает мне Вернера. При случае хочу испытать его — завести разговор на какую-нибудь компрометирующую тему. Посмотрим, как поведет себя этот образцовый дипломат…Тем более, что в доме наверняка полно шпионов, у меня уже есть две-три персоны на примете на эту роль.

Интересно, интересно, кажется, на несколько дней жизнь может перестать быть такой уж «скучной штукой». *** Положительно, Михайлов не дурак. Его невеста достойна всяческих похвал. Одно плохо — стара. Выяснилось, что загадочная Сашенька-Насреди — дочь второй жены дипломата. От первого брака.

И сама уже успела замужем побывать за местным чиновником. Запутанный клубок. Глаза этой вдовствующей дамы выдают в ней ум. В сочетании с опытностию они делают эту женщину довольно привлекательной.

У меня даже мелькнула мысль приударить немного за ней — позлить Михайлова и, может быть, испытать новые ощущения, ведь я никогда не увлекался дамами бальзаковского возраста. Что-то в этой Сашеньке есть… притягательное. Ее нельзя назвать красивой — слишком смуглое лицо, довольно тщедушное тело, тихий невыразительный голос.

Лишь глаза — небольшие, черные, по-персидски удлиненные… Они как будто пронизывают насквозь. Неудивительно, что Михайлов не отходит от своей Насреди ни на шаг. Хотя назвать ее невестой он поторопился.

Сашенька смотрит на своего сводного брата, как на маленького полусумасшедшего щенка. Не думаю, что она стремится сейчас выйти замуж. Но какая-то тайная мысль, какая-то роковая тайна в ней все же есть. *** Боже мой! эта тихоня оказывается что-то вроде эмансипе.

Посещает какие-то собрания, куда не пускают мужчин. Михайлов утверждает, что у нее ораторский дар, как у Цицерона. Любопытно было бы ее послушать.

Права женщин…Вероятно, замужество у этой дамы было крайне неудачным. *** Вчера, «прекрасным, наполненным пряными ароматами вечером», как пишут в женских романах, встретил у ворот дома госпожу Насреди. Смелая дама — ходит одна, в европейском наряде… Неужели она ничего не боится? Предложил проводить ее, но в ответ получил лишь холодный, обжигающий взгляд. Не лезьте, мол, сударь, не в свое дело.

Хорошо же, лезть не буду. Начну свое дело. *** В доме Михайловых пропал секретный доклад, который дипломат получил в срочной депеше. Перерыли весь дом, начиная от комнат членов семьи и заканчивая жильем прислуги.

Исчез! Отец Михайлова ходит бледный, ночью был сердечный приступ, жена прячет от него оружие. *** Своим визитом осчастливил полковник Аносов. О потере документа знают, кажется, все русские в Тегеране.

Дипломату грозит тюрьма или сумасшедший дом. По крайней мере, с постели он не встает, около него постоянно дежурит доктор и жена. Все домашние хлопоты на себя взяла госпожа Несреди. *** Удары судьбы смягчают людей. Заставляют их искать поддержки у своих ближних. Или строить коварные планы, которые могут осуществиться при помощи ближних.

Только такое объяснение я могу дать поведению Сашеньки, которая, необъяснимым образом, изменила свое ко мне отношение — мило улыбается, ведет светскую беседу ни о чем, интересуется, что мне подать на завтрак. Странная дама… Иногда она кажется такой беззащитной и хрупкой, что даже во мне на мгновение просыпается человечность. А иногда она замыкается в себе, и мы снова и снова обмениваемся с ней колкостями и едкими выпадами.

Хотя и в них есть польза — я тренирую на Сашеньке свое остроумие и язвительность. Несмотря на то, что она женщина, госпожа Насреди оказалась достойным противником. Эдакий Вернер в юбке. Я даже уважаю ее за это. *** Сегодня объяснялся с Михайловым.

Этот Ромео ревнует меня к своей богоподобной Саше. Только из уважения к гостеприимству его дома я объяснил этому молодчику, что не имею на вдовствующую госпожу никаких видов. Я вижу в ней кого угодно, только не женщину. Уж слишком умна, язвительна и самостоятельна. *** Говорят, что пути господни неисповедимы. Вот и мне пришлось испытать на себе верность этих слов.

Никогда в жизни меня самого не добивалась женщина. А теперь, кажется, это происходит. Сегодня ночью Госпожа Насреди прислала мне записку, в которой признавалась в любви: «Я вижу в вас неординарного, но бессмысленно проживающего свою жизнь человека. Ваш скучающий взгляд, ваша обессиленная фигура говорят о пустоте вашей души…

Сначала я думала, что вы, как и я, скрываете в своем сердце какую-то тайну, иссушающую вас. Но вскоре поняла, что причина вашей тоски — в другом… Вы не нашли счастья в своей стране, быть может, вы сможете обрести покой на другом конце света? Я не предлагаю вам себя ни в качестве жены, ни в качестве любовницы, хотя я люблю вас. Я предлагаю вам бежать, уплыть со мной в Америку.

Я буду вашей спутницей, вашей компаньонкой, вашим другом. Я уже не стремлюсь иметь детей, стать хорошей женой и матерью. Я хочу работать на благо женщин, помогать страждущим.

Думаю, именно в этом мое призвание. Оставаться более в кругу своей семьи не могу — они ждут от меня замужества или монастыря. Уехать же в Америку мать никогда мне не позволит. У вас есть время подумать. Если вы решитесь, жду вас послезавтра вечером у центральной мечети». *** Уехать в Америку?

Со странной, почти незнакомой мне женщиной? Думаю, это было бы еще одно испытание судьбы. Но нет, и это уже кажется мне скучным… *** Почти не удивил даже юный Михайлов, который оказался предателем, укравшим секретный документ и сведший в могилу своего отца.

Еще одно подтверждение никчемности и пустоты нашего, да и будущего, как я убеждаюсь, поколения. Женщины не могут быть женщинами, а мужчины — мужчинами. Независимо от того места, где они находятся. События в семье Михайловых еще больше опустошили меня.

Теперь мне и вовсе ничего не интересно. Все одно и то же — все пресно, тоскливо и ужасающе тягостно. Скоро возвращаюсь в Россию…» На этом дневник Печорина обрывается. По дороге из Персии он погиб от случайной пули ребенка, укравшего у своего отца оружие.

Тело Печорина было отправлено на родину и похоронено в фамильном склепе, рядом с предками и современниками. Этот факт — еще одно подтверждение того неразрешимого противоречия прошлого и настоящего, которое угнетало и, в конце концов, убило героя своего времени.