«Дар тайнослышанья тяжелый»
Странно — жить и знать, что был на земле такой поэт Владислав Ходасевич, с аристократической небрежностью бросивший современникам: Ни грубой славы, ни гонений От современников не жду, Но сам стригу кусты сирени Вокруг террасы и в саду. Живший во «дни громадных потрясений», он лучше остальных понял, что нет ничего ценнее в мире, чем искусство. И он им занимался. И искусство и культура занимали его больше, чем перестройка целого мира. В культуре он находил смысл жизни, возможность порвать «тугую плеву дней».
При всей ампирной холодной
Сначала билет на поезд, потом поездка. Чудо — это окошко в иное измерение, дорога к правильному миру. Поэзия Ходасевича — это постижение чуда методами искусства, а не логики. Он не верил толпе и был прав. Он был пророком в своих стихах, предсказав России надвигающуюся тьму.
Одним из первых он понял, что нация, народ — это не гены, а образ жизни на земле. Этот уклад, образ жизни, культуру, достоинство русского
Ходасевич, быть может, первый, кто увидел свет, а также то, что человечество предпочло закрыть глаза, только бы не утруждать себя поисками этого света. Он понял, что цивилизация развивается потому, что человек стремится к физическому и душевному комфорту. Поэтому человек не свободен. Кто-то поймал нас на крючок. Бог или дьявол?
Человечество развивается согласно биологическим, общественным или духовным инстинктам. Поняв это, Ходасевич отказался принимать правила предложенной ему игры: Счастлив, кто падает вниз головой, Видит он мир, хоть на миг, но иной. Он называл свободу суровой. Он утверждал, что пребывание его в мире самодостаточно: «Во мне конец, во мне начало». Он представлял поэтическое творчество — символической дорогой духовного освобождения.
Он и сейчас представляется мне, читателю его стихов, загадочным суровым сфинксом. Он вынырнул в 90-е годы из небытия, из забвения. Этот желчный рыцарь поэзии вернулся на Родину, где, оказалось, его давно ждали: Быть может, умер я, быть может, — Заброшен в новый век, А тот, который с вами прожит, Был только волн разбег. И я, ударившись о камни, Окровавлен, но жив, — И видится из далека мне, Как вас несет отлив.
Жизнь в эмиграции обрекла его на полунищенское существование. Далее последовала болезнь и ужасная смерть в больнице. На его могиле под Парижем на могильном камне написано: «Свободен всегда».
(1 votes, average: 5,00 out of 5)