Родной обычай старины в поэтике Пушкина

Начала свободы все время поддерживались и подогревались, с какой стороны ни посмотреть. Кавказ — это борьба горцев за свободу. Бессарабия — это, часто почти наглядная, деятельность членов тайных обществ или людей, близко к ним располагавшиеся:: прежде всего В. Раевский, М. Орлов, К. Охотников. То же — Украина (Каменка). «Хотя Пушкин,- писал П. А. Вяземский,- и не принадлежал к заговору, который приятели таили от него, но он жил и раскалялся в этой жгучей и вулканической атмосфере».
А, кроме того, русский юг — это максимальная приближенность

к самым горячим точкам европейского юга: еще довольно далеко революционная Испания, но много ближе со своим движением карбонариев Неаполь и уже совсем под боком греческое восстание. Европейский юг кипит, бурлит, волнуется. И значит, волнует, будоражит, побуждает. К тому же южный порт Одесса — место, куда поступают не только беспошлинные товары, но и нецензурованные иностранные газеты.
И в то же время Пушкин, будучи на юге так свободен, как никогда до этого, был там так же несвободен, как никогда до этого. Он — фактически единственный политический ссыльный в целой стране. Может свободно ездить, но в строго
отведенных пределах. Клетка обширна, но она все же — клетка. И он — узник. Любые попытки добиться возможности побывать, не говоря уже о закордоне,- в столицах, хотя бы в отпуске, безуспешны. Никогда более, как в молодости, не проявилось у Пушкина с такой силой столь острое ощущение свободы и столь острое сознание невозможности ее. Нужно было испытать громадную иол-ноту вольности, вкусить от нее, чтобы почувствовать и понять, ее несбыточность, постоянно переживать страстный порыв к ней и вечную неудовлетворенность, драматически воспринимая и переживая любые ограничения. Отсюда два постоянных на юге и устойчиво связанных образа: птицы и клетки.
— В чужбине свято наблюдаю
— Родной обычай старины:
— На волю птичку выпускаю
— При светлой празднике весны.
— Я стал доступен утешенью;
— За что на бога мне роптать,
— Когда хоть одному творенью
— Я мог свободу даровать!
— («Птичка»)
Любопытно одно совпадение образов. П. Долгоруков еще раньше в своей дневнике записал: «Пушкин говеет вместе с нами (то есть с чиновниками канцелярии Инз’ова, которые обязаны были поститься.- Н. С). По окончании заутрени наместник объявил ему свободу (Пушкин находился под домашним арестом:.- Н. С), и он, как птичка из клетки, порхнул из генеральского кабинета на улицу. к Должно быть, во всем облике молодого Пушкина возникала минутами такая непосредственность и сила порыва, что уподобляла его пгице. Посылая «Птичку» Н. И. Гнедичу в Ч1ае 1823 года, Пушкин писал: «Знаете ли вы трогательный обычай русского мужика в светлое воскресение выпускать на волга птичку? вот вам стихи на это». Но стихи писались не только на это. Трогательный сюжет освобождения птички сопровождался драматической историей заключенного молодого орла, а образ распахнувшейся клетки — образом замкнувшейся темницы:
— Сижу за решеткой в темнице сырой.
— Вскормленный в неволе орел молодой,
— Мок грустный товарищ, махая крылом,
— Кровавую пищу клюет год окном.

1 звезда2 звезды3 звезды4 звезды5 звезд (1 votes, average: 5,00 out of 5)


Сейчас вы читаете: Родной обычай старины в поэтике Пушкина