Герои «Капитанской дочки»
Весь черный парод был за Пугачева.
Одно дворянство было открытым образом
па стороне правительства.
А. Пушкин
В ЗО-е годы XIX века в связи с резко усилившимися крестьянскими волнениями, в которых современники готовы были видеть начало «новой пугачевщины», Пушкин настойчиво обращался к теме крестьянского восстания; Этой темы он касался в планах продолжения «Истории села Горюхина», видное место занимала она в «Дубровском».
И во весь рост эта проблема встала в последнем большом законченном творении Пушкина «Капитанская
Задумав повесть-роман из времен крестьянской войны, Пушкин отправился в те места, где происходили события, — в Оренбургские степи, в Поволжье, знакомился с природой и бытом края, осматривал поля сражений, расспрашивал стариков очевидцев, собирал изустные рассказы и предания о Пугачеве. По добытым им архивным материалам и первоисточникам он тщательно и пытливо изучал интересующую его эпоху. О серьезности и основательности этого изучения свидетельствует специально-исторический труд, предварительно осуществленный Пушкиным и имевший для своего времени важное научное значение, — «История Пугачева»,
Пушкинский Савельич наивно убежден, что крепостные крестьяне существуют лишь для того, чтобы всю жизнь работать на своих господ. Но его преданность господам далека от рабской приниженности. В ответ на грубые, несправедливые упреки барина Савельич пишет ему: «.я не старый пес, а верный ваш слуга, господских приказаний слушаюсь и усердно вам всегда служил и дожил до седых волос». Большое внутреннее благородство, душевное богатство натуры полностью раскрываются в совершенно бескорыстной и глубоко человечной привязанности бедного, оди нокого старика к своему питомцу. «Савельич — чудо! Это лицо самое трагическое, то есть которого больше всего жаль в повести», — писал Пушкину В. Ф. Одоевский.
Еще большим «чудом» можно считать образ Пугачева. Образ вождя народного восстания предстает в романе Пушкина во всей его суровой социально-исторической реальности. Пугачев беспощаден к своим классовым врагам, к тем, кто не хочет признавать законности его власти. Но он прав, обращаясь к Гриневу; «Ты видишь, что я не такой еще кровопийца, как говорит обо мне ваша братья». Действительно, ему в высшей степени присуще чувство справедливости. Как богатырь русского былинного эпоса, он вступается за всех слабых, обездоленных. «Кто из моих людей смеет обижать сироту?» — грозно вопрошает он. Пугачев способен на признательность, памятлив на добро. И все это отнюдь не поэтический вымысел. Именно таким предстает он в дошедших до нас и в значительной мере, несомненно, известных Пушкину народных песнях, преданиях, сказах. В то же время Пушкин особенно ярко показал в Пугачеве те черты «смелости и смышлености», которые считал характерными для русского крестьянина и вообще для русского человека. Его Пугачев отличается широтой и размахом натуры («Казнить так казнить, жаловать так жаловать: таков мой обычай»), вольным и мятежным духом, героической удалью и отвагой.
В период работы над «Историей Пугачева» и «Капитанской дочкой» Пушкин много размышлял над проблемой народного, крестьянского восстания. С этим связаны его раздумья о личности и творчестве Радищева. В противоположность Радищеву Пушкин не верил в целесообразность крестьянского восстания, возможность его успеха. Устами Гринева он называет его «бунтом бессмысленным и беспощадным». Тем значительнее пушкинский образ Пугачева, в котором вместо исчадия зла перед читателем предстало яркое воплощение многих замечательных черт русского национального характера.
В окончательной редакции романа на сторону Пугачева переходит не противник знати, а типичный, беспринципный представитель ее Швабрин. «Старинный» дворянин Гринев, воспитанный в наиболее симпатичных Пушкину традициях своего класса, сберег собственную честь незапятнанной. Вместе с тем Гринев оказался тесно связанным с Пугачевым не только силой обстоятельств, но и взаимной симпатией. Разрешить на таком пути антагонизм между двумя классами, конечно, тоже было немыслимо. Но из всех возможных иллюзий данная, основанная на «уважении к человеку как человеку», в чем Белинский видел существо пушкинского гуманизма, несомненно являлась самой высокой и благородной, открывавшей наибольший просвет в будущее, в мир иных, подлинно человеческих отношений между людьми.