Общение с природой в ранних произведениях Бондарева
Будущий автор повести «Батальоны просят огня», демобилизованный из армии после второго ранения двадцатилетний лейтенант Бондарев, никак не предполагал, что станет профессиональным литератором. Полусерьезно-полушутя, он говорил, что ему непреодолимо хотелось быть шофером. Потому, возможно, что, прослужив всю войну в артиллерии на конной тяге, он страстно завидовал «всяческим колесам». И, как только представился шанс, поступил на шоферские курсы.
На том, однако, все дело и кончилось. Не стал он ни шофером, ни геологом (было и такое
Правда, и на этот раз не обошлось без «зигзага». Еще учась на шоферских курсах, прослышал Бондарев, что в Москве имеется Институт кинематографии, который, как ему в ту пору казалось, готовит людей «почти
Так началась новая, а вернее, только теперь и началась жизнь молодого человека, пока еще ничего, кроме войны, по-настоящему не видавшего. Если не знать, какие книги написал потом Бондарен, сколько в них таланта, мысли и души, какое правдивое и впечатляющее слово сказал он о своем времени п своем поколении, могло бы показаться, что все произошло случайно. Не поступи, дескать, Бондарев в Литинститут, он поступил бы в Геологоразведочный или и Авиационно-технологический. Или во ВГИК. Или закончил бы шоферские курсы и водил такси. Перед демобилизованными фронтовиками в те послевоенные годы были открыты все дороги.
В школе Бондарев читал много. Уже тогда появились у него свои любимые авторы и произведения, повлиявшие, как можно предположить, на формирование собственного художественного вкуса. До сих пор не забывает он огромного впечатления, какое произвели на него в школьные годы «Степь» Чехова и «Затишье» Тургенева. Кто знает, не чеховским ли поэтичным настроением, его чувством добра и красоты навеян и первый рассказ Бондарева, написанный в школе.
Назывался этот рассказ по-школьному традиционно — «Как я провел лето». А тем летом Юрий Бондарев жил вместе с родителями на реке Белой. Близость к первозданной уральской природе — ее вековечным лесам, свободным просторам степи, к полынным запахам разогретой земли и особенно к спокойной величавости красивейшей русской реки, ее живому, постоянно меняющемуся облику, прозрачной глубине с белеющей между зеленых водорослей донной галькой — запечатлелись в чуткой эмоциональной памяти мальчика.
Юрия Бондарева и потом постоянно тянуло не к пыльной и жаркой экзотике юга, а к подернутому серым туманцем Уралу и северу, в тайгу, к бурливым, порожистым или мощным и величественным рекам России. Не случайно, наверное, образ реки, несущей свои глубокие и сильные воды, не однажды появится на страницах бондаревских книг, обретая порой почти символический смысл и значение.
Любопытно, что один из французских литературных критиков; оценивая художественное своеобразие прозы Юрия Бондарева, сравнил его стилистику с переменчивым то затаенно-спокойным, то бурно вздымающим высокую волну — течением полноводной реки. С живой непосредственностью и чистотой войдут детские впечатления в бондаревские романы и повести как один из важнейших компонентов художественного мироощущения. Сам Юрий Бондарев несколько десятилетий спустя в новелле «Звездные часы детства» как бы подтвердит нетленность этих первых жизненных впечатлений, образующих в его творчестве своеобразный синтез реального, вечного, живого мира с прекрасной, тайной, сказочной его сутью.
Одухотворенная и одухотворяющая природа у Бондарева всегда сопричастна происходящему. Читаем ли мы его рассказы, такие, как «Простите нас!», «Игра», миниатюры «Апрельский день», «Звезда и земля», «Лес и проза», «Степь», или же романы «Тишина», «Горячий снег», «Берег», мы неизменно ощущаем приобщенность природы к изображаемому писателем событию, улавливаем ее реалистически зримое и одновременно магическое присутствие, воздействующее на душевный строй, на состояние персонажей.
Разве не так входит в изобразительную систему произведений Бондарева образ солнца, то вовсе невидимого сквозь тьму вздыбленной снарядами земли, то раскаленно-алого, зловещего, предвещающего беду? Или лунный свет, сковывающий окрестные дали, снега в бесчисленном различии их оттенков — от мрачно-фиолетового до розового и красного? Или аспидно-черная, свернувшаяся от жара трава, лес, то светло-прозрачный и душистый, как в детстве, то изломанный и обожженный, забитый машинами и людьми, говорящими на чужом языке? Или же легкий туманен, размывающий очертания окрестных предметов, замкнуто-сумрачный лик осеннего пейзажа, прозрачно-зеленые тона его апрельского облачения?
Общение с природой персонажей, а через них и читателей, создает особое настроение, неожиданные чувства и ассоциации. И тогда, когда природа, ее собственный образ, как бы соответствует внутреннему состоянию человека, а еще чаще — по контрасту с ним. Бондарев остро чувствует творящую силу контраста и пользуется ею для достижения сложного впечатления. Органичная сопряженность сюжетных и эмоциональных «образующих» нередко возникает в его книгах не через равновесие и подобие, а через контраст и дисгармонию. Получив в них дополнительный стимул движения, противоположные чувства, мысли, побуждения, естественно, выливаются в духовную коллизию, в поступок и действие, образуя гармонию внутреннего и внешнего раз-вития фабулы.
Ощущение той же, реальной и одновременно сказочной красоты, близкое испытанному в детстве близ реки, где под откосом, в еще сумрачной тени деревьев раннего летнего утра, чуть-чуть покачивались лодки и Ласковая волна мягко шлепала у просмоленных днищ, пронзит сознание умирающего Никитина на заключительных страницах бондаревского «Берега»: «.уже без боли, прощаясь с самим собой, он медленно плыл на пропитанном запахом сена пароме в теплой полуденной воде, плыл, приближался и никак не мог приблизиться к тому берегу, зеленому, обетованному, солнечному, который обещал ему всю жизнь впереди».
(1 votes, average: 5,00 out of 5)