Язык действующих лиц как средство их индивидуализации
Фраза эта в учебных пособиях повторяется так часто, что она уже стала шаблонной. И тем не менее, она справедлива в особенности для драматических произведений. Именно там язык действующих лиц приобретает особое значение.
Как может драматург выразить свое отношение к своим персонажам? В произведениях эпических и тем более лирических может быть слышен авторский голос. В драме же авторское начало прямо не выявлено, но оно может быть передано через их язык.
Вспомните, как в «Горе от ума» разительно отличается речевая манера Чацкого,
Дядя Ваня называет Серебрякова бездарностью. Можно ли доверять этой характеристике? Научных трудов профессора мы не знаем. Известно лишь, что он пишет об искусстве.
Казалось бы, и язык его должен соответствовать его Профессии. Однако если он пишет так же, как говорит, то тогда нужно будет согласиться с жесткими словами дяди Вани: «переливает из пустого в порожнее». И действительно, речевая манера профессора Серебрякова отличается книжностью; от нее веет какой-то сухостью, даже мертвенностью, это стиль
Сравните с этим свободный, поэтический язык, свойственный Астрову, Войницкому, Соне, Елене Андреевне. Порой их речи напоминают даже своеобразные стихотворения в прозе. Вот, например, как, обращаясь к Елене Андреевне, говорит о своих чувствах дядя Ваня: «Сейчас пройдет дождь, и все в природе освежится и легко вздохнет.
Одного только меня не освежит гроза. Днем и ночью, точно домовой, душит меня мысль, что жизнь моя потеряна безвозвратно. Прошлого нет, оно израсходовано на пустяки, а настоящее ужасно по своей нелепости.
Вот вам моя жизнь, и моя любовь: куда мне их девать, что мне с ними делать? Чувство мое гибнет даром, как луч солнца, попавший в яму, и сам я гибну».
И монологи Астрова отличаются лирическим характером. Он обладает несомненным даром поэтического слова.
Наконец, нельзя не упомянуть о заключительном монологе Сони. Эмоциональная и поэтическая лексика, синтаксическая соразмерность, внутренний ритм, возвышенный и торжественный пафос делают этот монолог великолепным образцом лирической прозы: «Мы отдохнем! Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах, мы увидим, как все зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка. Я верую, верую…»
Не случайно Рахманинов на текст этого прозаического монолога написал романс .
Подтекст в драматургии также помогает понять авторский замысел. Заметим, что только у героев, близких автору, речь отличается многозначностью и ассоциативностью. Например, в речи Серебрякова никакого подтекста нет. А вот противоположный пример. Четвертое действие пьесы.
Все уже свершилось, Серебряков с супругой уехали, готовится уехать и Астров; он озабочен тем, что одна из его лошадей захромала.
» Астров. Придется в Рождественном заехать к кузнецу. Не миновать. А, должно быть, в этой самой Африке теперь жарища — страшное дело!»
Логического смысла эта реплика совершенно не имеет . Слова доктора совершенно не связаны ни с сюжетом, ни с мучительными переживаниями персонажей. Астров стремится скрыть свои подлинные мысли и чувства; его слова связаны не с бытовой, конкретной темой , а с далекой, ничего не имеющей общего со всем строем его мыслей Африкой. И показательно, что дядя Ваня, казалось бы, даже поддерживает разговор о жаре на далеком континенте. Отвечая на реплику Астрова, он говорит: «Да, вероятно».
Разумеется, говорит он это чисто машинально, также, подобно Астрову, думая в этот момент вовсе не об Африке, а о чем-то своем…
М. Горький писал Чехову: «В последнем акте «Вани», когда доктор, после долгой паузы, говорит о жаре в Африке, — я задрожал от восхищения перед вашим талантом и от страха за людей, за нашу бесцветную нищенскую жизнь».
(1 votes, average: 5,00 out of 5)