Драма на охоте — Антон Павлович Чехов

В апрельский полдень 1880 года в кабинет редактора вошел высокий, широкоплечий человек лет 40-ка. Он был очень красив, одет модно и со вкусом. От его лица с греческим носом, тонкими губами и голубыми глазами, в которых светилась доброта, веяло простотой. У него были густые каштановые волосы и борода, движения его большого тела отличались легкостью и грацией.

Он представился кандидатом прав Иваном Петровичем Камышевым.

Камышев привез в издательство свою рукопись, уверяя, что вынужден просить о публикации ради хлеба насущного. Редактор ему

не поверил, но рукопись взял и попросил посетителя зайти месяца через два-три. Камышев предупредил, что повесть написана от первого лица, но он фигурирует в ней под вымышленной фамилией.

Прочитав повесть два месяца спустя, редактор не спал всю ночь. Ему казалось, что он «открыл страшную тайну одного человека». В газету повесть Камышева так и не попала.

«Драма на охоте»

Жарким летним днем меня разбудил крик попугая: «Муж убил свою жену!». Эту птицу я купил у матери моего предшественника, предыдущего судебного следователя, вместе со всем остальным хозяйством. «Я оставил квартиру такой же, какою

и принял. Я слишком ленив для того, чтобы заниматься собственным комфортом».

В этот день какой-то мужик привез мне письмо от старого приятеля, графа Алексея Корнеева, который после двухлетнего отсутствия вернулся в свое поместье. «Граф любил меня и искреннейше навязывался ко мне в друзья, я же не питал к нему ничего похожего на дружбу». В письме граф звал меня в гости. Для меня это означало снова окунуться в пьянство и загулы, но у меня не хватило силы воли отказаться.

Вскоре я уже ехал верхом вдоль озера к поместью графа. Алексей Корнеев был очень богат. Он тоже был юристом, но давно утопил в алкоголе все, что когда-либо знал.

Слабый и мягкий человек, он искал моей дружбы, я же его презирал.

У графа я застал его нового знакомого, толстого, приземистого человека, поляка по национальности, и графского управляющего Урбенина, немолодого, плотного и приземистого, с оттопыренными ушами. Лакей Кузьма доложил графу, отъявленному бабнику, какие девушки появились в округе за последние два года. Была упомянута и некая Оленька, дочь нового лесничего Скворцова.

Я заметил, что это очень не понравилось Урбенину.

После обеда мы отправились на прогулку. По дороге я расспрашивал графа о поляке. Алексей сказал, что познакомился с Каэтаном Казимировичем Пшехоцким в Москве, и попросил не расспрашивать об остальном.

Во время прогулки мы встретили Оленьку Скворцову, стройную, белокурую девушку лет 19-ти, с добрыми голубыми глазами, одетую в ярко-красное платье.

К вечеру началась гроза, которую нам пришлось пережидать в домике лесничего. Сам лесничий, Николай Ефимыч, оказался сумасшедшим стариком, который все время боялся, что его ограбят. Я заметил, что Урбенин ревнует Оленьку ко всем присутствующим.

Возвращаясь в поместье, Алексей предположил, что Урбенин взял на работу сумасшедшего старика только ради его дочери.

За обедом граф поведал мне, что приехал в свое поместье лечить больную печень. Врач запретил ему спиртное, поэтому сегодня он пьет со мной в последний раз. После обеда граф послал за цыганским хором. «Далее мои воспоминания приближаются к хаосу».

Очнувшись, я обнаружил в своей комнате уездного врача Павла Ивановича Вознесенского. Это был высокий, худощавый человек с длинным носом. За привычку близоруко щуриться весь уезд называл его «щуром».

Павел Иванович сообщил, что в пьяном угаре я ударил веслом по голове какого-то корнеевского мужика Ивана Осипова, который был гребцом во время нашего кутежа на озере. Теперь из-за этого мужика я мог потерять место.

Доктор Вознесенский был единственным человеком, которому позволялось «запускать исследующую руку в дебри моей души». Мы были очень хорошими приятелями, хотя между нами «как черная кошка, прошла женщина». У доктора было две страсти: давать взаймы и выписывать товары по газетным объявлениям.

И в том, и в другом его постоянно обманывали.

На следующий день я отправился в Тенево, где проходил престольный праздник. По дороге я встретил дочь лесничего, которая тоже ехала на праздник в тяжелом шарабане. На службе в церкви я снова увидел Оленьку Скворцову.

Она пыталась протиснуться вперед, чтобы стоять среди «чистой публики», а не среди простого народа. Я провел ее к амвону, где собрались сливки уездного общества. Там я заметил дочь мирового судьи Калинина, Надежду Николаевну — женщину, которая помешала моей дружбе с доктором.

Павел Иванович и сейчас стоял рядом с ней.

Прогуливаясь после службы со мной по ярмарке, Павел Иванович упрекнул меня за непорядочный поступок. Я несколько месяцев подряд каждый день ездил в дом Калининых. Все были убеждены, что у меня самые серьезные намерения по отношению к Надежде. Она сама была влюблена в меня. Но внезапно я перестал к ним ездить, а когда меня спросили о причине, я ответил: «Боюсь, что меня женят».

Павел Петрович никак не мог понять моего поступка. Я объяснил, что заметил его влюбленность и уступил ему место, но Павла Ивановича мое объяснение не удовлетворило.

Проходя мимо почтового отделения, мы с доктором зашли туда, и я увидел, как Каэтан Казимирович отсылал куда-то крупную сумму денег. Павел Петрович тем временем пытался заставить меня поговорить с Надеждой Николаевной, но я отказался. Настоящей причиной моего поступка была глупая гордость. Придя однажды к Калининым, я услышал, как мировой судья называет меня женихом. «Все рухнуло под напором дьявольской гордыни, взбудораженной глупой фразой простака-отца». Не помогло даже то, что я уже привязался к Надежде и тосковал о ней.

Я сразу же уехал, оправдываясь тем, что Наденьку любит Павел Иванович.

Домой меня подвезла Оленька. Она радостно сообщила мне, что выходит замуж за Урбенина, потому что он богат, обещал дать денег на лечение Оленькиного отца, а саму Оленьку одевать в шелковые платья. Я был так неприятно поражен, что не заметил, как мы подъехали к усадьбе графа. В гостях у графа был мировой судья.

Он надоумил Алексея устраивать вечера, и тот охотно ухватился за это средство от скуки. Я поздравил Урбенина, который был вне себя от счастья, и никак не мог поверить, что эта юная красавица согласилась стать его женой и матерью двоих его детей.

Свадьба состоялась прекрасным летним утром. Граф Карнеев воспользовался случаем и устроил вечер, поэтому на свадьбе присутствовал весь уездный бомонд. Я держал венец над Ольгой, и бесенок ревности терзал меня. Несмотря на свое тщеславие, Ольга была бледна, в ее глазах был страх. Начался свадебный обед в доме графа.

После поцелуя под крики «горько», глаза Оленьки наполнились слезами, и она выбежала из комнаты. Она долго не возвращалась, и я пошел ее искать.

Я нашел Оленьку в одном из старых гротов, давным-давно устроенных в парке. Только теперь она осознала, какую страшную ошибку совершила. Оказалось, что Оленька мечтала обо мне, но я казался ей недоступным. Оленька обняла меня, повисла на шее, и я не устоял.

Оленька стала моей любовницей. Мое чувство к ней нельзя было «назвать ни жалостью, ни состраданием, потому что оно было сильнее этих чувств». Я попытался уговорить Оленьку уйти жить ко мне, но она отказалась.

Она слишком дорожила общественным мнением. Оленька была весела до конца свадебного обеда. Ее уже не пугали поцелуи мужа.

Я был раздражен. С трудом дождавшись окончания обеда, я подошел к графу и, чтобы выместить на ком-то свое плохое настроение, потребовал, чтобы он немедленно выгнал Пшехоцкого. Я поставил графа перед выбором: или я, или поляк. Этим я оказывал графу хорошую услугу, так как догадывался, что Пшехоцкий шантажирует Карнеева. Видя нерешительность графа, я решил уехать.

Проходя через сад, я встретил Надежду Калинину. Она сказала мне, что больше не может терпеть эту неопределенность в наших отношениях. Ей необходимо было знать, есть ли еще надежда вернуть все назад.

Я был настолько жесток, что не ответил ей, а махнул рукой и ушел.

Три дня я никуда не выезжал и старался не думать об Ольге. Я понимал, что «наша дальнейшая связь не могла бы ей дать ничего, кроме гибели». Я сочувствовал Ольге, меня сильно влекло к ней, и в то же время я с ужасом думал, что она может принять мое предложение.

Граф слал мне письма, умоляя забыть все и вернуться. Когда я уже почти решил уехать куда-нибудь подальше, Ольга сама пришла ко мне. Мы договорились о встрече возле дома лесничего. Вечером Павел Иванович известил меня, что Надя больна.

Она окончательно отказала доктору.

Прошел май, а вместе с ним отцвела и наша с Ольгой любовь. Граф Карнеев начал одновременно волочиться и за Ольгой, и за Надеждой. Ольга по-прежнему любила меня, но между нами не было взаимопонимания.

Она словно чувствовала за собой какую-то вину. Однажды вечером Оленька, полуодетая, ворвалась в дом графа и заявила, что муж избил ее, и она к нему больше не вернется. С тех пор Ольга поселилась в усадьбе Карнеева и стала его любовницей.

После этих событий наступило затишье. Я работал с утра до ночи. Об Ольге я не хотел думать.

Изредка вспоминая о ней, я ощущал щемящую боль. Граф мне опротивел окончательно, я больше не общался с ним. Не выдержав одиночества, граф явился ко мне сам и сообщил, что уволил Урбенина.

Это Ольга рассказала графу, что Урбенин крал у него гусей, хотя на самом деле графский управляющий был честнейшим человеком. Через несколько дней я узнал, что Урбенины переехали жить в город.

Теплым августовским днем граф Карнеев решил устроить охоту, на которую пригласил всю знать уезда. Оленька Урбенина играла роль хозяйки дома. От Нади Калининой я узнал, что Урбенин тяжело запил. Я спросил Надю, почему она позволяет графу ухаживать за собой.

Надя мне ответила, что хочет выйти замуж за графа с единственной целью — исправить и спасти его.

Когда мы остановились отдохнуть, я заговорил с Ольгой. Она не захотела со мной разговаривать и презрительно отвернулась. Я был в бешенстве. Вскоре нашу охоту догнал Каэтан Казимирович. С ним была дама лет 23-х, которая оказалась женой графа Карнеева, Сози, и сестрой Пшехоцкого.

Калинину сделалось дурно, а Надя не могла подняться с места. Я встал и пошел в сторону леса, куда глаза глядят.

Здесь в рукописи зачеркнуто 140 строк и нарисована женская головка с искаженными от ужаса чертами. Разобрать можно только одно слово: «висок».

Вернувшись домой, я не помнил, где бродил, и что делал. Закричал попугай. Я схватил клетку с птицей и швырнул ее в угол. Вскоре я обнаружил, что попугай мертв.

Началась гроза. Кто-то постучал ко мне в окно. В свете молний я узнал Павла Ивановича. Он сообщил, что Надя отравилась, и ее едва удалось спасти.

Щур умолял меня жениться на ней. В это время принесли письмо от графа, в котором сообщалось, что Ольга убита.

Приехав в усадьбу, я выслушал рассказ графа. Минут через 30 после моего ухода с пикника из леса послышался страшный женский крик. Потом на опушке появился бледный и растрепанный Урбенин. Руки его были в крови. Вскоре в лесу нашли и Ольгу в порванном окровавленном платье.

Войдя в комнату Ольги, я увидел, что она без сознания. В углу неподвижно сидел Урбенин. Павел Иванович сумел ненадолго привести ее в чувства. Я попросил Ольгу назвать имя напавшего на нее человека, обещая, что он понесет тяжелую кару. Ольга только отрицательно покачала головой.

Под утро она скончалась.

После смерти Ольги я начал расследование. Обыскал слуг, допросил графа и Урбенина, составил протокол, в котором описал одежду Ольги и все ее ранения. То, что она не назвала преступника, доказывало, что он был ей дорог.

Она не убежала, встретив его в лесу, а некоторое время разговаривала с ним, значит, убийца был ей знаком. Ольга не была ограблена — убийцей руководили не корыстные цели. Под эти условия подходило три человека: сумасшедший отец Ольги, граф Карнеев и Урбенин.

У лесничего и графа было твердое алиби. Я был уверен, что Ольгу убил Урбенин.

На другой день из города приехал товарищ прокурора Полуградов. Он упрекнул меня за то, что я до сих пор не был на месте преступления и даже не поставил там сторожа. Я считал, что дождь, который лил не переставая, смыл все следы.

Снова всех допросив, товарищ прокурора удалился.

Через несколько дней, «когда я запечатывал пакет, чтобы отправить с ним Урбенина в город, в тюремный замок, я услышал страшный шум». Оказалось, что объездчик Трифон, проезжая около озера, увидел графского слугу Кузьму, который смывал с одежды пятна крови. Решив, что Кузьма и есть убийца, дворня притащила его ко мне. Кузьма рассказал, что в день убийства он, пьяный, спал в лесу под кустом. Он смутно помнил, как к нему подошел какой-то барин, и вытер окровавленные руки о его одежду.

Лица этого барина он никак не мог вспомнить. «Следствие затянулось. Урбенин и Кузьма были заключены в арестантский дом, имевшийся в деревеньке, в котором находилась моя квартира».

В конце ноября Кузьма передал, что он вспомнил лицо преступника. Когда же его привели ко мне, он отказался говорить, попросив на раздумье еще один день. В тот же день я обманул Урбенина, сказав, что Кузьма узнал его. Поскольку одиночное заключение повлияло на здоровье Урбенина, я приказал сторожам пускать его гулять по коридору в любое время суток.

Утром Кузьму нашли задушенным в его собственной камере. Теперь я не сомневался в том, что убийца — Урбенин. На другой день я получил приказ подать в отставку и сдать дело следователю по особо важным делам.

Урбенин был приговорен «к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы на 15 лет».

С тех пор прошло 8 лет. Граф Карнеев окончательно спился, все его состояние ушло в руки жены и Пшехоцкого. Теперь граф беден и живет за мой счет. «Граф для меня по-прежнему гадок, Ольга отвратительна, Калинин смешон своим тупым чванством».

Но на моем столе до сих пор стоит портрет Ольги в красном платье.

Конец.

Прочитав роман Камышова, редактор заметил, сколько грубых ошибок совершил следователь Сергей Петрович Зиновьев в процессе расследования убийства. Он зачем-то обыскивал слуг, вместо того, чтобы осмотреть место преступления. Допрашивая умирающую Ольгу, он протянул время, и она не успела назвать имя убийцы.

Когда Кузьма вспомнил лицо убийцы, Зиновьев не стал его допрашивать, а отправил обратно в камеру.

Ровно через три месяца Камышов снова пришел к редактору. Тот изложил Камышову свои соображения. Редактор считал, что Камышов хотел ошибиться в этом деле, и что на самом деле Ольгу убил сам следователь.

К удивлению редактора, Камышов не отрицал своей вины. Все эти годы его мучила не совесть, а страшная тайна, в которой он не мог никому признаться. Именно поэтому он и написал эту повесть, и теперь ему стало легче.

Камышов рассказал редактору, как все было на самом деле. Когда он встретил Ольгу в лесу, она стала клясться ему в любви, а потом сказала: «Как я несчастна! Не выйди я за Урбенина, я могла бы выйти теперь за графа!».

Камышовым овладело чувство отвращения, и он убил Ольгу, а после убил Кузьму и свалил вину на Урбенина, который умер по дороге на каторгу. На лице Камышова редактор не заметил ни раскаяния, ни сожаления.

После ухода Камышова, редактор «сел за стол и предался горьким думам». Ему «было душно».