Душа поэта Анненского («Смычок и струны»)

«Старые эстонки» — отклик поэта на революционные события 1905 года. В этом году в Эстонии против участников протеста действовали карательные отряды царского правительства. В стихотворении — гневный упрек себе в пассивности, в неспособности к действию. Поэт разговаривает в кошмарном сне с матерями казненных и произносит слова, в которых единственный раз проходит мотив народного гнева и расплаты, ждущей палачей и их молчаливых либеральных пособников: «Погоди — вот накопится петель, / Так словечко придумаем, скажем». В стихотворении

«Петербург» четко высказана мысль об исторической обреченности российского самодержавия, воплощенного в мрачном образе столицы империи:
— А что было у нас на земле,
— Чем вознесся орел наш двуглавый,
— В темных лаврах гигант на скале,
— Завтра станет ребячьей забавой.
Недаром исследователь творчества Блока (самого яркого из символистов поэта революции) замечал по поводу этих двух стихотворений: «Вероятно, в границах первого десятилетия XX века в русской поэзии наиболее сильными стихами «гражданского» плана являются «Старые эстонки» и «Петербург» Анненского. У того же Блока 900-х годов стихов такой лирической силы, при одновременно ясной гражданственности, конечно, нет».
Эти стихи — мощный порыв гражданственности. И они в поэзии Анненского не случайны, они гармоничны со всем творчеством поэта поразительной искренностью тона, отмечавшейся многими критиками. И главное — глубина переживаний. Здесь поэт Анненский, я считаю, не превзойден ни одним поэтом серебряного века. Столько совести в стихах, да и в жизни вряд ли было у кого-то другого тогда. А для человека, тем более поэта с большой совестью, ни одно социальное потрясение не может пройти незамеченным, тем более такое, как революция.
Прежде чем проанализировать стихотворение этого поэта, хочу отметить, что смысловое строение стихов у Анненского сложное. Образы «вещного мира», как и фигуры людей, их голоса, доносящиеся извне, вступают в постоянную перекличку с внутренним миром поэта, вызывают в нем глубокие отзвуки, «я» переплетается с «не я», одно из них просвечивает сквозь другое, и поэтическое целое создается благодаря лишь этому проникновению. Сложнова-то, но проще поэзию Анненского и не объяснишь.
Итак, я выбрал стихотворение «Смычок и струны»:
— Какой тяжелый, темный бред!
— Как эти выси мутно-лунны!
— Касаться скрипки столько лет
— И не узнать при свете струны!
Мгновенное впечатление читателя, впервые впитавшего своим воображением эти строки, таково: в мрачной комнате скрипач — со своей скрипкой. На душе печально. Впервые предмет любви, скрипка, в лунном свете, показалась чужой. Столько лет была частью души музыканта, и вдруг. Он, оказывается, совсем ее не знал. Она, оказывается, только притворялась, что они одно целое. Просто была молодость, надежды на лучшую жизнь, благодаря его таланту и ее любви к нему. И вот. все рухнуло. Он талантлив, в этом сомненья нет, значит, причина несостоявшегося счастья — в ней, в этой вещице, от которой только и требовалось, что любить, и все. Оказалось, она была все эти годы так же далека от него, как эти мутные небесные светила. Они хороши, когда на душе светло, и моментально тускнеют, если в душе сумрачно.
— Кому ж нас надо? Кто зажег
— Два желтых лика, два унылых.
— И вдруг почувствовал смычок,
— Что кто-то взял и кто-то слил их.
Вторая строфа совершенно неожиданна: оказывается, не музыкант, а смычок выступает в роли лирического героя, а музыкант — лишь сила и воля, которая их свела со скрипкой. Но так как он (смычок) полностью зависит от воли музыканта, то все равно в драме участвуют трое, и всем в данной ситуации одинаково сложно разобраться в чувствах
— О, как давно! Сквозь эту тьму
— Скажи одно: ты та ли, та ли?
— И струны ластились к нему,
— Звеня, но, ластясь, трепетали.
Но здесь явно вопрошает музыкант. Он обращается к скрипке, как бы посредничая между ней и смычком. Он, оставаясь пока в стороне, тем не менее с упреком в голосе констатирует факт иных прошлых отношений между смычком и скрипкой. Но читатель уже чувствует еле уловимую лукавинку, ноту превосходства музыканта над смычком и одновременно — нотку растерянности, потому что музыкант понимает свою первостепенность. Значит, и вина за отчуждение, по сути, вся на нем.
— Не правда ль, больше никогда
— Мы не расстанемся? Довольно?.
— И скрипка отвечала да,
— Но сердцу скрипки было больно.
Опять я слышу попытки смычка восстановить отношения. Но скрипка понимает, что это зависит не от них, а от музыканта.
— Смычок все понял, он затих,
— А в скрипке эхо все держалось.
— И было мукою для них,
— Что людям музыкой казалось.
Смычок понял то, что скрипка разлюбила его навсегда и что не признается ему в этом лишь из жалости к нему. Он понял также, что всегда его счастье зависело от музыканта, от чужой воли. Он понял, что этот момент рано или поздно должен был наступить, потому что первым разлюбить мог только музыкант, и в тот же миг нелюбовь обрушилась на бедный смычок. Страдания смычка и скрипки усиливаются еще и тем, что музыкант, сближая их, не понимает, что это уже не музыка, а мука двух чужих существ, сводимых против их воли в одно целое. Они вынуждены искать выхода друг у друга, да не в их это силе.
— Но человек не погасил
— До утра свеч. И струны пели.
— Лишь солнце их нашло без сил
— На черном бархате постели.
То, что смычок и скрипка понимают и находят в себе силы принять судьбу, вызывает бурный протест у музыканта. Он не может смириться с таким отчуждением против его воли. Он пытается восстановить, найти музыку прошлого, ту самую. Но тщетно. Лишь физическое бессилие прекращает эти муки.
Музыкант — бог для смычка и скрипки, он не может смириться с таким финалом. А выход лишь один: музыкант должен вновь полюбить. Ибо без любви нет ничего — ни Бога, ни человека.
Я сделал монографический разбор стихотворения Анненского, пойдя по ассоциативному пути. Вывод таков: смысловая связь между звеньями стихотворения не прерывается, внутренне и внешне все психологические переходы четко мотивированы, создано особое эмоциональное напряжение, обусловленное приведенной житейской ситуацией, ответ на вопрос найден. Итак, из этого следует, что И. Анненский — поэт большой психологической силы и тонкости. Он не надеется только на интуицию. У него, как показал разбор стихотворения, идет четкий психологический анализ. Анненский — поэт-исследователь, певец и философ «вещного» мира, в котором он ищет нравственный путь к своему подлинному «я».