Русская литература военных лет
Наиболее продуктивными жанрами прозы первых двух военных лет были статья, очерк, рассказ. Им отдали дань практически все писатели: А. Толстой, А. Платонов, Л. Леонов, И. Эренбург, М. Шолохов и др. Они утверждали неизбежность победы, воспитывали чувство патриотизма, разоблачали фашистскую идеологию.
А. Н.Толстому принадлежит более шестидесяти статей и очерков, созданных за период 1941 -1944 гг. («Что мы защищаем», «Родина», «Русские воины», «Блицкриг», «Почему Гитлер должен потерпеть поражение» и др.). Обращаясь к истории Родины,
Л. Леонов также постоянно обращался к национальной истории. С особой остротой он говорил об ответственности каждого гражданина, ибо только в этом видел залог грядущей победы («Слава России», «Твой брат Володя Куриленко», «Ярость», Расправа», «Неизвестному американскому другу» и др.).
Центральной темой военной публицистики И. Эренбурга является защита общечеловеческих ценностей. Он видел в фашизме угрозу мировой цивилизации
Военный очерк стал своеобразной летописью войны. Читатели на фронте и в тылу жадно ждали новостей и получали их от писателей.
К. Симонов по горячим следам написал ряд очерков о Сталинграде. Ему принадлежат описание боевых операций, портретные путевые очерки.
Сталинград стал главной темой и очеркового творчества В. Гроссмана. В июле 1941 г. он был зачислен в штат газеты «Красная звезда» и уже в августе выехал на фронт. Всю войну Гроссман вел записи. Его суровые, лишенные патетики сталинградские очерки стали вершиной развития этого жанра в годы войны («Направление главного удара», 1942, и др.).
Публицистика оказала влияние и на художественную прозу. Поскольку большинство рассказов, повестей, немногочисленных романов тех лет строилось на документальной основе, авторы чаще всего уходили от психологических характеристик героев, описывали конкретные эпизоды, часто сохраняли фамилии реальных людей. Так в дни войны появилась некая гибридная форма очерка-рассказа. К этому типу произведений можно отнести рассказы «Честь командира» К. Симонова, «Наука ненависти» М. Шолохова, сборники «Рассказы Ивана Сударева» А. Толстого и «Морская душа» Л. Соболева.
И все же среди прозаиков военных лет был писатель, который в это суровое время создавал художественную прозу столь яркую, необычную, что о нем стоит сказать особо. Это Андрей Платонов.
Первый рассказ о войне он написал еще до фронта, в эвакуации. Отказавшись от работы в Военмориздате, Платонов стал фронтовым корреспондентом. Его записные книжки и письма позволяют сделать вывод о том, что любая фантазия оказывается беднее той ужасной правды жизни, которая открывается на войне.
Понять прозу Платонова невозможно, игнорируя его понимание войны и творческих задач писателя: «Изображать то, что, в сущности, убито, — не одни тела. Великая картина жизни и погибших душ, возможностей. Дается мир, каков бы он был при деятельности погибших, — лучший мир, чем действительный: вот что погибает на войне — убита возможность прогресса».
Интересные рассказы создали в годы войны К. Паустовский,
A. Довженко. Многие писатели тяготели к форме цикла новелл («Морская душа» Л. Соболева, «Севастопольский камень» Л. Соловьева и др.).
Уже с 1942 г. стали появляться первые повести. Писатели обращались к конкретным случаям, имевшим место при защите Москвы, Сталинграда, других городов и сел. Это давало возможность крупным планом изобразить конкретных людей — участников боев, защитников родного дома.
Одной из самых удачных книг периода войны является повесть B. Гроссмана «Народ бессмертен» (1942). Сюжет опирался на конкретные факты. В повесть вошла потрясшая Гроссмана в августе 1941 г. картина гибели Гомеля. Наблюдения автора, изобразившего судьбы встреченных на военных дорогах людей, приближали повесть к жизненной правде.
За событиями войны Гроссман, стремившийся создать героический эпос, увидел столкновение идей, философских концепций, истинность которых определяет сама жизнь.
Например, описывая гибель Марии Тимофеевны, не успевшей уйти из деревни до прихода врагов, писатель дает нам возможность пережить вместе с нею последние мгновения ее жизни. Вот она видит, как враги осматривают дом, шутят друг с другом. «И опять Мария Тимофеевна поняла своим обострившимся до святого прозрения чутьем, о чем говорили солдаты. Это была простая солдатская шутка по поводу хорошей еды, попавшейся им. И старуха содрогнулась, вдруг поняв то страшное равнодушие, которое фашисты испытывали к ней. Их не интересовала, не трогала, не волновала великая беда семидесятилетней женщины, готовой принять смерть. Просто старуха стояла перед хлебом, салом, полотенцами, полотном, а хотелось есть и пить. Она не возбуждала в них ненависти, ибо она не была для них опасна. Они смотрели на нее так, как смотрят на кошку, теленка. Она стояла перед ними, ненужная старуха, для чего-то существовавшая на жизненно необходимом для немцев пространстве».
А потом они «переступали лужу черной крови, деля полотенца и вынося другие вещи». Сцену убийства Гроссман опускает: ему не свойственно подробно рассказывать о таких вещах, живописать смерть.
Происходящее исполнено подлинного трагизма. Но это не трагизм растерзанной плоти, а «трагизм идей», когда старая женщина с достоинством готова принять неминуемую смерть. Ее унижает не только само присутствие врага на родной земле, но и его отношение к человеку. Фашисты воевали против целого народа, а народ, как доказала история, как доказывал в своей повести В. Гроссман, действительно бессмертен.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)