«Горькая судьбина» Писемского в кратком изложении
В ожидании возвращения с заработков из Петербурга оброчного мужика Анания Яковлева, «человека из души гордого, своеобышного», работящего и хозяйственного, в празднично убранной избе, тревожно поглядывая на заметенную дорогу, беседуют две старухи — Спиридоньевна и Матрена, мать Лизаветы, жены Анания, в отсутствие мужа вступившей в любовную связь с молодым помещиком Чегловым-Соковиным и прижившей от него ребенка.
В окно видно, как подъезжает подвода. Ананий, еще не зная ничего, ласково под руку ведет встречавшую его Лизавету в дом
Услышав о ребенке, Ананий в смятении бросается к жене, к Матрене.
Лизавета сначала объясняет бесчестье свое одним только страхом, угрозами, принуждением и желанием спасти от рекрутчины мужа.
Тем временем в помещичьем доме, в кабинете на диване сидит, потупив голову, Чеглов-Соковин, опустившийся, худой и изнуренный, а в креслах развалился муж его сестры, цветущий щеголь Золотилов. Он наставляет Чеглова на путь истинный примерами из жизни уездного окружения и собственным опытом благополучной связи с особой низшего сословия. Чеглов слабо сопротивляется цинизму Золотилова, пытаясь доказать, что рассуждения его в тоне Тараса Скотинина, а «крестьянки любить умеют». Когда эта женщина была еще беременна, Чеглов предлагал, чтоб спасти ее от стыда, подкинуть младенца к бурмистру.
Она отказалась: «Я им грешна и потерпеть за то должна». Разговор прерывается приходом бурмистра Калистрата Григорьева с докладом о приезде Анания, его «безобразиях», «тиранстве» и Лизавете, «урвавшейся» к барину. Сквозь рыдания она признается, что у Анания одно теперь намерение — отлучить и увезти ее с сынишкой в Питер, а ей это «хуже смерти», потому что и раньше, выданная насильно, на молодого барина заглядывалась, когда тот приезжал в деревню, а теперь и вовсе «не мужнина жена». Чеглов, поддаваясь на уговоры бурмистра и Лизаветы, соглашается откровенно на равных переговорить с Ананием, объяснив, что здесь дело в любви, и предлагает ему либо денежный выкуп, либо дуэль. Разговор втроем при свидетелях еще больше оскорбляет Анания.
Он припоминает бурмистру, как тот обманывал барина с пьяницей-землемером да хлеб воровски продавал. Завязывается перепалка, в ходе которой выясняются подробности семейной жизни Анания, переданные Лизаветой. Ананий в ярости грозит ей расправой.
Испуганный Чеглов приказывает бурмистру следить, чтоб «волоса с головы ее не пало». Бурмистр, давно затаив зло на Анания, задумывает месть.
Как и в начале, Матрена и Спиридоньевна обсуждают происшедшее: Чеглов после встречи с Ананием вышел, словно мертвец, таз «полнехонек кровью отхаркнул», Лизавета сутки лежит молча, взаперти, голодная, только зыбку с ребенком перенесли к ней из горенки. При виде Анания Спиридоньевна, будто ненароком, убегает к бурмистру, который и врывается с мужиками «по барскому указу» «стеречь его бабу» как раз во время нового объяснения Анания с Лизаветой, его уговоров оставить грех, начать по-божески жить в Питере и купить на скопленные деньги лавчонку. Ананий предупреждает, что, если Лизавета хоть слово при «разбойнике» промолвит, он живой с ней не расстанется.
Бурмистр, переругиваясь, стравливает мужиков с Ананием. В самый разгар перебранки из-за перегородки появляется Лизавета, всклокоченная, в худом сарафане, прилюдно объявляет себя «полюбовницей барской» и требует вести ее к господину — хоть как, без обувки и одежды, «последней коровницей, али собакой». Бурмистр у молодого парня безуспешно пытается силой отобрать полушубок и сапоги — Лизавете до усадьбы добежать только — и в конце концов сбрасывает ей свою сибирку.
Лизавета поспешно уносит ее за перегородку, чтобы завернуть ребенка. Ананий врывается следом, отнимает ребенка и в ответ на сопротивление и брань Лизаветы в беспамятстве убивает младенца. Раздается страшный крик.
Мужики в растерянности. Ананий бежит в разбитое окно.
В доме Чеглова расположились стряпчий, исправник, собирают крестьян, готовятся к допросу. Бурмистр, распоряжаясь и оправдываясь, «отчего не остановили и не заарестовали», чернит пропавшего Анания и взяткой в сто пятьдесят целковых тайком сговаривается с исполнителями уездной власти быстрее замять дело. Сотский приводит Матрену. «Дрожа всем телом», она повторяет слова бурмистра: «не была… не знаю».
Появляется чиновник особых поручений, молодой человек с выдающеюся вперед челюстью, в франтоватом вицмундире, с длинными красивыми ногтями, честолюбивый, но не умный, просматривает бумаги, гонит всех, выталкивает Матрену, бурмистра и приказывает пытать жену убийцы. Лизавета не держится на ногах, падает и только всхлипывает: «…грешница я, грешница» — «в рассудке тронулась». По требованию чиновника из сеней пускают Никона и записывают его пьяные, несвязные показания, чему противится Зо-лотилов, постоянно вмешиваясь в разбирательство с требованием считаться с его «отдельным мнением» касательно дворянства.
В это время мужик Давыд Иванов объявляет о поимке Анания, которого встретил у леса на своей полоске, когда боронил. Тот добровольно сдался властям. Анания заковывают в кандалы. Выражение лица его истощенное и совершенно страдальческое.
На вопрос — «зачем же сдался? Жил бы там в пустыне…», на чиновничьи уговоры доказать, что у жены был незаконный ребенок, и тем самым наказанье себе смягчить, — Ананий отвечает: «Не жизни… искать ходил… а смерти чаял… от суда человеческого можно убежать и спрятаться, а от Божьего некуда!», «не мне их судьей и докащиком быть: мой грех больше всех ихних…» Чиновник обвиняет мужиков, прежде всего бурмистра, в сговоре, в стачке. Едет к губернатору выводить дело на чистую воду, с ним же Золотилов — отстаивать честь дворянина. Бурмистр отпущен. Анания собирают в острог.
Он прощается со всеми. Бурмистра целует первого, кланяется. Подходит к матери и жене.
Та бросается ему сначала на руки. Он целует ее в голову. Она падает и обнимает его ноги. Матрена его крестит.
Ананий кланяется. Все его провожают. Бабы начинают выть.