Сравнение романов «Джейн Эйр» «Грозовой перевал» «Агнес Грей»

Эстетическая критика нашла в нем еще большие достоинства, чем в первых двух романах, но он далеко не имеет того значения. Повесть о жизни бедной гувернантки: героиня ее гораздо незначительнее Джейн Эйр, хотя сродни ей. Она томится той же тоской одиночества, она так же умеет отстоять свои убеждения, несмотря на то, что любовь подкупала ее изменить им, но она не верноподданная, которая, как Джейн, ищет конституционного монарха; она — раба, которая ищет властелина. Найдя его, она целует его руку, говоря себе: «Я нашла своего властелина и воздавала

ему честь». Во всех романах Ш. Бронте героини отличаются умственным несовершеннолетием. Все их стремления к любви — не только весьма естественная жажда счастья, раздраженная до болезненной тоски и чтением поэзии, и мечтами, и отсутствием определенной цели в жизни; но вместе с тем и желание найти себе руководителя в жизни, который снял бы с них заботу думать и решать за себя. «Научи меня, что мне делать», — говорит Луи Шерли. Пускай это не раболепное подчинение, но добровольное признание влияния, которое неизбежно будет иметь более развитое существо над менее развитым; но почему же именно все они ждут этого развития от избранника своего сердца? Неужели до сих пор еще не сложился в английском обществе идеал женщины, которая могла бы сама идти своим путем, не изнывая оттого, что ей не на чью руку опереться? В чем же была тайна громадного успеха романов Шарлотты Бронте?
«Джейн Эйр» интересно сравнивать с романом ее сестры Эмили Бронте «Грозовой перевал» и Энн Бронте «Агнес Грей», которые в декабре 1947 года, наконец, увидел свет. В следующем параграфе мы обратимся к более глубокому анализу «Грозового перевала» Э. Бронте, а пока сделаем несколько общих замечаний по нему и по роману Ш. Бронте. Э. Гаскелл отмечала в «Жизни Шарлотты Бронте», что «первый из этих романов вызвал отвращение у многих читателей той выразительностью и силой, с которой были изображены дурные и исключительные персонажи. Другие в то же время почувствовали его незаурядность, его гениальность, несмотря на то, что она проявлялась в изображении мрачных и отталкивающих преступников».
Буржуазному читателю, привыкшему к определенным этическим и эстетическим литературным шаблонам, действительно было трудно воспринять роман Эмили во всей его сложности и противоречивости, хотя он мог ощутить удивительную силу этого романа, завоевавшего особое признание в ХХ веке. Существует даже с легкой руки современного английского историка литературы Ф. Г. Ливиса популярное на Западе суждение, что Эмили Бронте была действительно «гениальной» писательницей, в то время как ее сестры только «талантливыми».
Взгляды сестры Шарлотты — Эмилии Бронте — и ее творчество, идеи оригинальны, но во многом перекликаются с творчеством Шарлотты.
Но все усиливающийся на Западе поток «бронтейны» — критических исследований о творчестве сестер — на первое место выносит все-таки Шарлотту Бронте. Эмили Бронте во многом остается для исследователей литературной загадкой — так мало известно о ней самой. В своем романе силой таланта, присущего ей, Шарлотта Бронте заставляет поверить нас в любовь Рочестера и Джейн и сделать правдоподобным счастливый конец романа, хотя читатель не может иногда не думать, что такой конец продиктован скорее субъективной авторской волей. А вот в «Грозовом перевале» стихийные страсти главных героев — Хитклифа и Кэтрин, невозможность им соединиться, предательство Кэтрин в конечном счете объясняются весьма реальным социальным фактором: дворянским снобизмом Кэтрин, не желающей унизиться до брака с безродным Хитклифом.
В том, что в ее романах общество почуяло живую правду. Она первая показала обществу страдания женщины, которая видит закрытыми все пути жизни, кроме единственного указанного ей природой и обществом, но видит и этот единственный путь в руках случая. Она первая сказала обществу: «смотри, что ты делаешь с нами». Тайна этого успеха заключалась еще в той, хотя и искалеченной пасторской моралью силе, которая сказалась в ее романах. Этой силе было тесно в тех рамках, в которые уложило ее общество. Шарлотта в ранней молодости писала одной подруге: «Как я часто желала, чтобы судьба определила мне жить в смутные времена последней войны, испытать увлекательное возбуждение великих событий, при мысли о которых мой пульс бился сильнее».
«Грозовой перевал», несомненно, как и «Джейн Эйр», — сложное сочетание элементов романтизма и реализма, произведение, которое тоже можно охарактеризовать как явление переходное в эволюции английского романа XIX века от романтической эстетики к реализму. В какой-то мере, если вспомнить удачное определение У. Годвина, то «сказка» о реальной действительности. Второй роман Шарлотты Бронте — «Шерли» — имел такой же блестящий успех, как и «Джейн Эйр». Героиня его, Шерли, не похожая на чопорных и бледных мисс, которые усердно плодились романистками Англии, произвела общий восторг. Это причудливая, энергическая девушка, которая отстаивает свою свободу наперекор общественным предрассудкам и воле семьи. Незадолго до смерти она издала свой последний роман — «Villette».
И это желание — общее молодости всех женщин, в которых бродят живые силы. Их умы тогда были бы заняты великим общим интересом, и, кто знает, быть может, обществу понадобились бы эти силы, которые испаряются в бесплодном брожении. Разумеется, с годами воинственный энтузиазм Шарлотты Бронте сменился разумным взглядом на бесчеловечные бойни, позорящие человечество.
Другой причиной ее громадного успеха было то, что она была вполне по плечу своему времени. Если она стояла выше части общества, исповедовавшей символ веры разных Домашних Бесед вроде «Quarterly Review», зато она была представительницей идей и стремлений массы общества. В обществе начинало очень медленно пробуждаться сознание неудовлетворительности его жизни, бедности интересов. Теккерей своими блестящими, многотомными сатирами бросал ему в лицо упрек его пошлости и пустоты. Диккенс в свои талантливые картины жизни общества вставлял мрачные эпизоды нищеты, страданий, угнетения. Шарлотта Бронте сама болела душой от тех язв общественной жизни, на которые указывали и Теккерей, и Диккенс. Пасторская мораль, которую она понимала глубже и чище общества, дала ей идеал жизни более человечной, более разумной, чем та, которою жило общество. Во имя этой морали она обличала недостатки общества.