«Чертовы качели» в поэзии и в жизни Ф. Сологуба

Качает черт качели
Вперед — назад, вперед — назад.
Ф. Сологуб
Современники серебряного века с любовью, трогательно относились к поэту и прозаику Федору Сологубу. Вот что писала о нем Зинаида Гиппиус: «О Блоке можно было написать умер. И о Розанове. Да и о Брюсове: он хуже, чем умер, он — болыпевицкий цензор, сумасшедший жестокий коммунист, пишет оды на смерть Ленина и превратился из поэта и беспомощного рифмоплета. что даже удивительно (или, на — против, не удивительно). Но могу ли я говорить о Сологубе? Он в России. Я его знаю,

люблю неизменно, уважаю неизменно, вот уже почти тридцать лет.»
Я специально привел столь объемную цитату из Гиппиус, потому что в этой характеристике — весь художник Сологуб и гражданин Сологуб, и явление «Сологуб в мире». Поэт любим и уважаем творческой русской интеллигенцией за то, что не преклонил колен перед варварской властью большевиков. Многие это сделали.
Главной трагедией поэта была мечта и действительность в вечной борьбе и игре с его душой, ранимой и беззащитной:
.Хочу конца, ищу начала,
Предвижу роковой предел.
Противоречий я хотел,
Мечта владычицею стала.
Его влечет образ таинственной звезды — «звезды Маир». Но он всегда хочет возвратиться на родную свою землю.
Известно, что, когда Сологуб выходил на эстраду и читал свои волшебные стихи, он сам казался трагическим противоречием этих стихов.
В них сплеталось реальное с нереальным. Мне кажется, что его «мечта и действительность» в вечной игре с его душой — это и есть тот образ, который он нарисовал в своих стихах о «чертовых качелях». Он словно был склонен во всем выискивать и, если ее там нет, то придумать:
Потягайся с ведьмой мудрой,
Силу в силе покажи.
О, Кузмич мой беднокудрый,
Ты меня заворожи!
Поэт сам был рад тому, что его кто-то заколдует, заворожит. И сам он часто брал ритм завораживающий, явно сам выступая в роли колдуна:
.Ты не в круге, весь ты в точке,
Я же в точку не вмещусь.
.будешь умирать,
И тогда поймешь и примешь
Троецветную печать.
Для придачи «волшебники» своим стихам он менял ритмы, искал таинственные смысловые и словесные ходы:
Водой спокойной отражены,
Они бесстрастно обнажены
При свете тихом ночной луны.
Два отрока, две девы творят ночной обряд.
Сологуба считали человеком надменным. Особенно журналисты, которые наперебой домогались у него интервью. Но что поделать — он не любил эту суматошную братию, ему было жаль на них тратить время и душу.
Они же в отместку не раз объявляли его колдуном и садистом. И это была почти правда — темные силы властвовали в его поэзии:
Когда я в бурном море плавал
И мой корабль пошел ко дну,
Я возопил: «Отец мой, Дьявол,
Спаси меня, ведь я тону».
Признав отцом дьявола, лирический герой Сологуба принял от дьявола и все черное наследство: злобную тоску, душевное одиночество, холод сердца, отрешение от земной радости и презрение к человеку. После таких откровений, как детский сон, вспоминались его нежные строки:
В поле не видно ни зги.
Кто-то зовет: «Помоги!»
Как помогу?
Сам я беден и мал,
Сам я смертельно устал —
Что я могу?.
Далее в стихах идет высокий нравственный мотив:
Если не сможем идти,
Вместе умрем на пути.
Но, увы, процесс отхода от прошлых нравственных идеалов набирал губительную силу. Если раньше он писал:
Я верю в творящего Бога,
В святые завесы небес. —
То теперь стало:
Собираю ночью травы
И варю из них отвары.
На фоне таких контрастов было невозможно понять, что за личность — поэт Сологуб. Сам он не проявлял к друзьям никакого особого внимания. Одно время их связывала дружба с Блоком. Но после написания Блоком «Двенадцати» он охладел и к нему.
Имя Сологуба вовсю гремело. Актеры выли с эстрады его знаменитое:
Качает черт качели.
Видимо окончательно разрушив свою душу, он уходил в мистику из реального мира:
В мире ты живешь с людьми, —
Словно в лесе, в темном лесе,
Где написан бес на бесе, —
Здесь с такими же зверьми.
Видимо, это следует понимать как поражение Дон Кихота, который не смог осилить любовью и мечтой это населенное бесами пространство. «Чертовы качели», описав последний полукруг в жизни поэта, навсегда остановились. Основились для него, но в его поэзии они все еще раскачиваются задиристо и лихо, напоминая нам, что жизнь всегда можно сделать просто смертельной игрой.