Б. Ш. Окуджава — поэт, прозаик, драматург, композитор

Б. Ш.Окуджава родился в Москве. Его родители — партийные работники — были репрессированы (отец расстрелян в 1937 году). Семнадцатилетним добровольцем в 1942 году ушел на фронт. Был ранен, потом демобилизован. В 1950 году закончил филологический факультет Тбилисского университета. Затем работал учителем в школах Калужской области. После реабилитации родителей вернулся в Москву, работал редактором в издательстве «Молодая гвардия», в «Литературной газете».
Первые его песни появляются в 1956 году и уже к началу 60-х годов получают широкую

известность. Изданы сборники стихов Окуджавы «Лирика» (1956), «Острова» (1959), «Веселый барабанщик», «По дороге к Тинатин» (1964), «Март великодушный» (1967), «Арбат, мой Арбат» (1976), а также прозаические книги «Фронт приходит к нам» (1967), «Прелестные приключения» (1971), «Девушка моей мечты» (1988).
Исторические повести и романы — «Бедный Авросимов» (1969), «Похождения Шилова» 329 (1971), «Путешествие дилетантов» (1976, 1978), «Свидание с Бонапартом» (1983) — изданы во многих странах мира. Поэтический мир Окуджавы создается не по законам бытового правдоподобия, а по «образу и духу своему». Моделью этого мира, где сложно отражались и законы самой жизни, и представления поэта о человеке, стал мир арбатских переулков и дворов.
«Ах, Арбат, мой Арбат, ты — мое Отечество, ты и радость моя, и моя беда», — пел Окуджава, и было ясно, что с образом Арбата связаны все его эмоциональные и этические представления.
Герой Окуджавы потому и оказался подготовлен к войне, что в его сознании уже существовали определенные представления о жизни: на «теплых камнях» арбатского двора оттачивались законы братства. Это там над подростками витал дух «комиссаров в пыльных шлемах», там всемогущество короля измерялось его способностью к верности и спасением друга, там похороны снежной бабы вызывали в сознании образ овдовевшей женщины и чувство сострадания: «будьте, дети, добры и внимательны к женщине.» «Тот самый двор, где я сажал березы.» — вспомнит позднее Окуджава и вслед за тем расскажет о самом главном, чем еще в юности одарила его судьба:
Тот самый двор, где я сажал березы, был создан по законам венной прозы и образцом дворов арбатских слыл; там, правда, не выращивались розы, да и Гомер туда не заходил. Зато поэт Глазков напротив жил.
Друг друга мы не знали совершенно, но, познавая белый свет блаженно, попеременно — снег, дожди и сушь, разгулы будней и подъездов глушь, и мостовых дыханье, неизменно мы ощущали близость наших душ. Эта близость переживаемых чувств стала эмоциональным фундаментом всего творчества Окуджавы. Поэт писал:
Человек стремится в простоту
Через высоту.
Главные его учителя Небо и Земля. Поэтические метафоры Окуджавы были новы именно в силу своего двойного притяжения — к Земле и Небу одновременно. Они были в жизни, в быту, легко узнаваемы и очень конкретны. Полночные троллейбусы, солдатские сапоги, бумажные солдатики, синие шторы, метель, которая «кричит, как зверь, протяжно и сердито», — все знают это. Казалось, что все это лежит под ногами, взято поэтом на ходу, подхвачено на лету. Переход к художественному обобщению совершался легко: он был незаметен. Кроме этого, был важен и способ общения с читателем.
На фоне назидательных интонаций искусства 50-х годов Окуджава поражал тем, что жаждал не учить, а учиться; не отвечать на вопросы, а решать их со всеми и вслух. С годами стало ясно, что это не от возраста, а от склада его поэтического мироощущения: он хотел сопереживания, сочувствия, объединяющего всех настроя, совместимости. В любом произведении Окуджавы можно найти вопрос, как бы предложенный для всеобщего обсуждения, и одновременно ненавязчиво заявленную собственную позицию. Виноградную косточку в теплую землю зарою, и лозу поцелую, и спелые гроздья сорву, и друзей созову, на любовь свое сердце настрою. А иначе зачем на земле этой вечной живу? Однако у поэта был компас, который помогал ему вести читателя по определенному пути.
Таким компасом стало его ключевое понятие — надежда. Надежда начиналась не с «гордых гимнов», а со звуков печальных и простых. Она имела конкретный образ, впрочем меняющийся. Окуджава на разные лады играл с этим словом. Менялись метафоры: то это была невозможность поверить в гибель лучших ребят своего двора; то образ-символ — «веселый барабанщик», то монументальные «часовые любви», которые идут неизменно.