Записки охотника: Два помещика краткое содержание
Тургенев И. С.
Два помещика, люди почтенные, благонамеренные, уважаемые. Один из них отставной генерал-майор Вячеслав Илларионович Хвалынский. Высокий, когда-то стройный, он немного постарел и обрюзг, но еще «выступает бойко, смеется звонко, позвякивает шпорами, крутит усы». У него есть некоторые странности.
Разговаривая «с дворянами небогатыми или нечиновными», он как-то по-особому на них глядит, как-то иначе произносит слова. Не может с ними общаться, как с равными себе. А уж с людьми, «стоящими на низших ступенях общества, он
Вдобавок, скуп, «жила страшный» и «ужасный охотник до прекрасного пола». Живет один, до сих пор еще считается женихом, зато у него ключница видная, нарядная, лет 35-ти. Читает он мало, «даром слова» не владеет и длинных разговоров избегает. «Перед лицами высшими Хвалынский
От звания предводителя дворянства «по скупости» отказывается. Объясняет он это тем, что «решился посвятить свой досуг уединению». В общем, как видно, тип, мягко говоря, малосимпатичный: фарисей, хам, проходимец и т. п. Второй помещик, Мардарий Аполлоныч Стегунов — старичок низенький, пухленький, лысый, с двойным подбородком, мягкими ручками и порядочным брюшком. Он большой хлебосол и балагур; живет, как говорится, в свое удовольствие; зиму и лето ходит в полосатом шлафроке на вате. В одном он только сошелся с генералом Хвалынским: он тоже холостяк».
Занимается он «своим именьем довольно поверхностно». С крепостными обращается бесцеремонно, «по-старому». Его главный принцип: «коли барин — так барин, а коли мужик — так мужик». Он сидел на балконе с гостем, автором «Записок», пил чай, но вдруг остановился, прислушался: «звук мерных и частых ударов» раздавался «в направлении конюшни».
Патриархальный старичок «произнес с добрейшей улыбкой: «Чюки-чюки-чюк! Чюки-чюк! Чюки-чюк!» » — Это что такое? — спросил я с изумлением. — А там, по моему приказу, шалунишку наказывают…
Васю — буфетчика изволите знать? — Какого Васю? — Да вот, что намедни за обедом нам служил». «Проезжая через деревню, увидел я буфетчика Васю. Он шел по улице и грыз орехи. Я велел кучеру остановить лошадей и подозвал его. — Что, брат, тебя сегодня наказали? — спросил я его. — А вы почем знаете? — ответил Вася. — Мне твой барин сказывал. — Сам барин? — За что ж он тебя велел наказать? — А поделом, батюшка, поделом. У нас по пустякам не наказывают; такого заведенья у нас нету — ни-ни. У нас барин не такой; у нас барин… такого барина в целой губернии не сыщешь.
У нас барин не такой; у нас барин… такого барина в целой губернии не сыщешь. — Пошел! — сказал я кучеру. «Вот она, старая-то Русь!» — думал я на возвратном пути». Любая форма рабства надолго, на века развращает души рабов и господ. Еще долго-долго, столетиями Васька буфетчик и его потомки будут боготворить своих кумиров, преклоняться перед лжепророками, доверчиво повторять внушенные кем-то лже-идеи, медленно и мучительно с ними расставаясь. И это все не только на Руси.
Как ее ни отгораживай от остального, достаточно страшного мира, Царство Божье не построишь в одной, отдельно взятой стране. «Царство Божье не придет приметным образом — оно внутри нас».