Краткое изложение первых литературных трудов Герцена
12 мая 1833 года он закончил кандидатское сочинение «Аналитическое изложение солнечной системы Коперника», а «пусти менее месяца сдал выпускные экзамены, получил медаль и со степенью кандидата вышел из университета. 1 июля 1833 года совет Московского университета утвердил диплом об окончании Герценом образования. Однако сам Герцем тик не считал: его образование продолжалось по той «методе», которую он освоил в университете, но уже теперь он усиленно изучал то, чему в университете не только не учили, по на что скорее всего покарали бы.
Герцена
Уже 19 июля 1833 года, отвечая на письмо Огарева о сенсимонизме, одном из учений утопического социализма, Герцен сообщал: «Мир ждет обновления… революция 89 года ломала — и только, но надобно создать новое… надобно другие основания положить обществам Европы… Я теперь крепко занимаюсь политическими науками».
В сущности Герцен проходил второй университет — по собственной программе. Он читал, разбирал, переводил работы зарубежных историков и философов. «Две целые книги разборов» прочитанного составились у него за год. В июне
Незадолго до того у Герцена сложилось намерение издать литературный «Альманах на 1835 год».
Однако этим литературным замыслам не суждено было сбыться. В июле 1834 года произошло событие, перевернувшее все планы Герцена и круто изменившее его жизнь. В ночь на 21 июля Герцен был арестован и затем восемь месяцев дожидался решения своей участи.
Обрушившееся на него несчастье он воспринял особенно остро, потому что даже по законам Российской империи его нельзя было считать преступником.
Арест имел следующую предысторию.
Сначала арестовали Огарева. Он оказался причастен к двум дружеским пирушкам. Первую, еще 24 июня 1834 года, собрал Е. П. Машковцев по случаю своего окончания университета. Среди его друзей оказался провокатор И. И. Скаретка. Он учуял «вредный дух» в атмосфере застолья и, по всей вероятности, тут же доложил начальству, но доказательств, необходимых для ареста, собрать не успели.
Слова-то к делу не подошьешь! Тогда прибегли к провокации. 8 июля 1834 года этот же провокатор сам собрал подозреваемых на новую пирушку, сам предложил спеть непочтительную для императорской семьи песню — и тут же ворвалась полиция. Провокация удалась! Присутствовавших схватили.
Закипело дело. У арестованных производили обыски, отбирали бумаги, читали их и вычитывали «вредный образ мыслей».
Тогда-то жандармы добрались и до писем Герцена к Огареву. Сам Герцен на пирушке не был, непозволительной песни не пел, в обществе не состоял, да никакое тайное общество
И не было раскрыто. Но письма его «в конституционном духе» оказались для жандармов прямо-таки кладом: «по содержанию — коих и признано необходимым взять под арест для снятия показания и самого Герцена»,- докладывал московский обер-полицмейстер Л. М. Цынский генерал-губернатору князю Д. В. Голицыну.
Следственная комиссия познакомилась и с другими бумагами Герцена, после чего сделала вывод, что он — «смелый вольнодумец, весьма опасный для общества». И хотя он никаких проступков не совершил, а в его заметках не содержалось даже никакого намерения что-либо совершить противоправительственное, было решено за один только «образ мыслей его отослать на службу в какую-либо отдаленную губернию под строгое наблюдение начальства». Николай I в конце марта 1835 года утвердил решение, подсудимым объявили приговор, троих отправили в Шлиссельбургскую крепость, а Герцена 10 апреля 1835 года повезли по печально известной Владимирской дороге в Пермь.
Повезли в сопровождении жандарма. Отправили служить, изживать «дух свободомыслия», исправляться на верноподданнический лад.
«Так оканчивается первая часть нашей юности,- писал после выхода из университета,- вторая начинается тюрьмой».
Разве можно наказывать тех, чья вина не установлена и кто в суде еще не приговорен к наказанию? Собственный пример убеждал Герцена: такое в самодержавно-крепостнической России вполне возможно. Дни, недели, месяцы предварительного заключения прибавляли опыта: все новые случаи глумления над людьми становились известны Герцену.
Обстоятельства тюремного существования определяли тему раздумий.
Почему бьют не осужденных? Ведь это — не наказание, а принуждение к признанию в том, что человек, может быть, и не совершил. В сущности это принуждение под пыткой к признанию вины.
Герцену было известно, что еще Петр III уничтожил застенок и тайную канцелярию, а Екатерина II отменила пытку. Еще в 1768 году она в своем «Наказе комиссии о составлении проекта нового уложения» писала: «Обвиняемый, терпящий пытку, не властен над собою в том, чтоб он мог говорить правду. Можно ли больше верить человеку, когда он бредит в горячке?
Чувствование боли может возрасти до такой степени, что, совсем овладев всею душою, не оставит ей больше никакой свободы, кроме как в то же самое мгновение ока предпринять самый кратчайший путь, коим бы от той боли избавиться. Тогда и невиновный закричит, что он виноват, лишь бы только мучить его перестали… пытка есть надежное средство осудить невинного, имеющего слабое сложение, и оправдать беззаконного, на силы и крепость свою уповающего «.
Александр I подтвердил решение об отмене пытки. Более того: «ответы, сделанные «под страхом», не считаются по закону»,- подчеркнул Герцен. И если чиновник прибегнет к пытке, его самого следует судить и наказывать. Так гласил закон Российской империи.
И жандармы, полиция, чиновники императора Николая I обязаны были считаться с ним. Но не считались. В крепостнической действительности нельзя было обойтись без самого грубого, нередко зверского принуждения. Для Европы соблюдали «приличия», а перед собственным народом нечего было стесняться.
И потому «во всей России — от Берингова пролива до Таурогена — людей пытают»,- делал Герцен вывод из своего тюремного опыта.
Выводы Герцена приобретали все более широкий охват: он решал для себя вопрос о существующей системе. Господствующий строй в царской России — это режим насилия и запугивания. Властям, может быть, не столь важно было найти московских поджигателей, сколько показать несокрушимость строя и «для примера», для устрашения покарать тех, кто не выдержал пыток и взял на себя вину.
Герцену, находившемуся тогда в Крутицких казармах, рассказывали, что один из осужденных перед народом заявил о своей невиновности и о том, что взял вину на себя под пытками; «…при этом он снял с себя рубашку и, повернувшись спиной к народу», показал следы пыток: «его спина была синяя полосатая рана, и по этой-то ране его следовало бить кнутом».
И так было по всей России: били, клеймили, ковали в железо. Ведь не казнили же смертью: смертная казнь в России была отменена — опять же по закону. Правда, один раз император Николай I сам нарушил закон и утвердил казнь руководителей декабристов — Пестеля, Муравьева-Апостола, Бестужева-Рюмина, Каховского, Рылеева.
Зато потом он, на протяжении почти тридцати лет своего царствования, лицемерно напоминал о законе и — обрекал сотни людей на смерть. С бездушной жестокостью написал он на одном из дел свою резолюцию: «Виновных прогнать сквозь тысячу человек 12 раз. Слава богу, смертной казни у нас не бывало и не мне ее вводить».
(1 votes, average: 5,00 out of 5)